Мужчины и женщины, взявшись за руки, образовали цепь, чтобы не дать пройти Иисусу. Магдалина, с трудом вырвавшись из толпы, застыла, не спуская глаз с сына Марии, поднимавшегося в гору. Ее сердце разрывалось от горя при воспоминании об их детских играх, когда ему было три, а ей четыре. Какая глубокая тайная радость была им тогда дарована, какое невыразимое счастье! Они одновременно постигли сокровенную тайну: что один из них — мужчина, другая — женщина, два тела, которым предназначено стать единым. Безжалостный Господь разъединил их, но они поняли себя и возжаждали соединиться, сплестись в единое целое. И чем старше они становились, тем острее они ощущали предчувствие этого чуда. В немом восторге взирали они друг на друга, как звери, ожидая того момента, когда голод станет нестерпимым и они бросятся навстречу один другому и соединят то, что разделил Господь. Но Господь снова встал на их пути, и на празднике в Кане, когда ее любимый протянул ей розу в знак обручения, Он опять обрушил свой гнев на их головы, разлучив их еще раз. И с тех пор…

Глаза Магдалины были полны слез. Она сделала шаг вперед и оказалась лицом к лицу с Иисусом.

Она склонилась над ним, и ее благоухающие волосы скользнули по его обнаженным кровоточащим плечам.

— Римский прихвостень! — прошипела она хриплым придушенным голосом, и ее охватила дрожь.

Плотник поднял голову, и на какое-то мгновение взгляд его огромных воспаленных глаз остановился на женщине. Конвульсии подергивали углы его губ, но он тут же опустил голову, и Магдалина так и не смогла рассмотреть, было ли это попыткой улыбки, гримасой боли или страха.

— Где твоя честь? Как ты мог так пасть? — все еще склоняясь над ним, сказала она.

Иисус молчал, и вдруг она закричала так, словно услышала его ответ:

— Нет, нет, несчастный, это не Бог, это — дьявол!

Толпа тем временем подалась еще ближе, окончательно закрыв проход. Какой-то старик, подняв палку, ударил Иисуса по Спине. Двое пастухов, спустившихся с Фавора, чтобы вместе со всеми увидеть чудо, укололи плотника своими стрекалами. Нож дергался в руке Вараввы. Но старый раввин вовремя заметил надвигающуюся опасность и, соскочив с плеч рыжебородого, поспешил на помощь своему племяннику.

— Остановитесь, дети мои! — возопил он. — Большой грех становиться на пути Господа. Не делайте этого. Все, что предписано, должно совершиться. Расступитесь. Пропустите крест — он послан Господом. Пусть палачи готовят свои гвозди. Пусть апостол Адоная взойдет на крест. Не бойтесь! Веруйте! Закон Господа таков, что нож должен пройти сквозь плоть и коснуться сердца. Иначе не будет чуда! Послушайте своего старого учителя, дети мои! Я говорю вам правду. У человека не вырастут крылья, пока он не дойдет до края бездны!

Пастухи опустили палки, камни выпали из рук, люди расступились, уступая дорогу промыслу Господа, и сын Марии двинулся дальше. Было слышно, как внизу, в оливковой роще стрекочут кузнечики. Голодная собака оглашала гору заливистым лаем. В толпе раздался крик, и какая-то женщина в фиолетовом платке начала падать, теряя сознание.

Петр стоял с открытым ртом и выпученными глазами, не спуская глаз с сына Марии. Он знал его. Когда-то они жили в Кане, по соседству с Марией, и ее престарелые родители Иоахим и Анна были друзьями родителей Петра, святыми людьми. Ангелы часто посещали их дом, а однажды ночью соседи видели кого-то, переодетого нищим, на их пороге. Все уверились, что это сам Господь: дом дрожал, как при землетрясении, когда Он вошел в него; а через девять месяцев произошло чудо — старуха Анна родила Марию. Петру было тогда не больше пяти лет, но он прекрасно запомнил это великое событие, которое отмечала вся деревня: все бежали с поздравлениями, несли муку, молоко, мед, финики и детскую одежду — подарки матери и ее младенцу. Мать Петра была повитухой. Она кипятила воду, бросала в нее щепотки соли и купала хныкавшего младенца. И вот мимо него шел сын той самой Марии с крестом на плечах, и все собравшиеся плевали на него и бросали в него камни. Петр глядел и чувствовал, как в сердце его поднимается жалость: какая несчастная судьба. Бог Израиля безжалостно выбрал его, сына Марии, строгать кресты, чтобы на них распинали пророков. «Господь всемогущ, — с трепетом подумал Петр. — Он мог выбрать меня, но выбрал сына Марии…» Волнение улеглось, и теперь Петр взирал на сына Марии с глубокой благодарностью за то, что он взвалил греховное дело на свои плечи, избавив от него других.

Пока все это проносилось в голове Петра, сын Марии пошатнулся и замер.

— Я устал, устал, — пробормотал он и оглянулся в надежде хоть на что-нибудь опереться, будь то человек или камень. Но вокруг были видны лишь воздетые к небу кулаки и источавшие ненависть глаза. На мгновение ему показалось, что он слышит шорох крыльев над головой, и душа его воспрянула. Может, Бог смилостивился над ним в последний момент и послал ангелов на помощь? Он поднял глаза и увидел над собой стаю ворон. Ярость охватила его. С упрямой решимостью он шагнул вперед, решив во что бы то ни стало добраться до вершины. Но камень из-под ноги сорвался вниз, плотник споткнулся, потерял равновесие — и тут Петр, рванувшись вперед, подхватил его под руки и, взяв крест, взвалил его на собственные плечи.

— Позволь мне помочь тебе. Ты устал, — смиренно произнес рыбак.

Сын Марии повернулся и посмотрел на Петра, но узнать его не смог. Весь этот путь представлялся ему одним сплошным кошмаром. Но теперь плечи его стали свободны, и ему показалось, что он парит, как парят во снах. «То был не крест, — подумал он, — то была пара нераскрывшихся крыл!» И утерев пот со лба, он уверенно двинулся за Петром.

Языки раскаленного воздуха, как пламя, вились над камнями. Собаки, приведенные палачами, лежали, вытянув свои откормленные тела у края ямы, которую рыли их хозяева. Бока их ходили ходуном, с трясущихся языков стекала влага. Казалось, в этом пекле можно было расслышать, как закипают мозги. Границы реальности расплывались: добро и зло, крест и крылья. Господь и человек — все смешалось воедино.

Добросердечные женщины привели Марию в чувство, и, едва открыв глаза, она увидела своего босого изможденного сына — он был уже почти на вершине. Но перед ним шел еще кто-то, неся на плечах крест. Вздох вырвался из ее груди, и она обернулась как бы в поисках поддержки. Заметив своих соседей и рыбаков, она направилась было к ним, чтобы на кого-нибудь опереться, — но слишком поздно. Со стороны цитадели раздался рев трубы, новая группа всадников, вздымая тучи пыли, принялась прокладывать дорогу в толпе, и прежде чем Мария успела встать на камень и рассмотреть, что происходит, уже подскакали всадники в красных одеждах и бронзовых шлемах, и горделивые холеные лошади начали теснить евреев.