Никольский был совсем иной. Это был «быдло», грубый, неотёсанный семинарист. Однажды Алексей Николаевич просил меня: «Скажите Кобылинскому, за что он на меня накричал (Никольский)?» Он уничтожил вино, которое им было прислано из Царского. Я не скажу, что Панкратов был под его влиянием. Никольский был физической силой Панкратова, но эта сила была грубая.

Я вообще не могу Вам привести никаких таких особых фактов из жизни Семьи в Тобольске – таких характерных, которые бы я считала нужным отметить.

Я видела комиссара Яковлева, который увёз Государя, Государыню и Марию Николаевну. Он произвёл на меня впечатление совершенно интеллигентного человека. Он хорошо обходился со мной и впустил меня в дом провожать Их, когда они уезжали. Также, по моему мнению, он хорошо обращался и с ними, когда они уезжали. Я прекрасно помню, он стоял на крыльце и всё время держал руку под козырёк, пока Государь садился в экипаж. Но его приезд производил впечатление какой-то таинственности. Он привёз с собой каких-то своих людей. У него, я не помню, от кого слышала об этом в Тобольске, был свой телеграфист не только в Тобольске, но и в Тюмени. Вот этот-то телеграфист, как говорили мне, «продал» Яковлева екатеринбургским большевикам. ГОСУДАРЮ очень не хотелось уезжать. У меня был с ним тогда разговор перед самым отъездом. Он был удручён и рассеян. Я стала его утешать и сказала, что так, может быть, будет лучше. Он безнадёжно смотрел как-то в это время на будущее. Когда же я сказала, что его, может быть, увезут за границу, он сказал: «О, не дай-то Бог. Только бы не за границу». ГОСУДАРЫНЯ мне казалась спокойной.

Я не понимаю (не помню. – Ю. Ж.), удивило ли тогда детей, что родителей задержали в Екатеринбурге, и как они относились к этому. Мне кажется, они были рады этому: близко от них. Я знаю, были тогда письма от ГОСУДАРЫНИ и Марии Николаевны. Они писали, что спят «под пальмами», едят вместе с прислугой, что обед носят из какой-то столовой, а ГОСУДАРЫНЕ (Она была вегетарианка) Седнев готовил макароны на спиртовке.

Приехавший потом Хохряков старался, как мне казалось, быть вежливым. Он говорил Алексею Николаевичу, что он его видел ещё маленьким на каком-то судне. Родионова я сама видела мельком на улице и ничего про него сказать не могу.

Про царскосельский период заключения Семьи я ничего Вам рассказать не могу. Дети говорили мне, что солдаты грубовато относились. Про Керенского я от них никогда не слышала ничего плохого. Девочки говорили, что он был вежлив и корректен. Я также слышала от девочек, что Корнилов, когда выслал Евгения Степановича при свидании с ГОСУДАРЫНЕЙ, сказал Ей, чтобы Она не беспокоилась: ни Ей, ни Детям не будет сделано ничего худого. Это мне, в сущности, косвенно подтверждала и Императрица. Она говорила мне, что к Корнилову они всегда хорошо относились, как к хорошему человеку и известному генералу. Вообще видно было, что Она не только не имела неудовольствия против Корнилова, но, наоборот, хорошо относилась к нему.

Я положительно не могу Вам быть полезной для опознавания вещей Семьи: я не обращала внимания на Их вещи и украшения. Я вижу предъявленную мне Вами пряжечку от пояса на снимке (предъявлен снимок пряжки, описанной в пункте 4-м протокола 15–16 февраля сего года, л. д. 45 об., том 2-й). Это пряжка, безусловно, от пояса Алексея Николаевича. Я вижу предъявленное мне Вами изображение двух пряжек от туфель (предъявлено это изображение пряжек, описанных в пункте 2-м того же протокола, л. д. 45, том 2-й). Это пряжки княжон. У них были такие пряжки на туфлях.

Больше показать я ничего не могу. Показание моё, мне прочитанное, записано правильно.

Совершенно секретно

(…) В прошлом является женой Кобылинского (в 1927 году расстрелянного органами ОГПУ за к[онтр[р]еволюционную деятельность) полковника личной охраны семьи бывшего царя Романова. Сама же Кобылинская являлась воспитательницей дочерей Романовых.

Будучи в городе Тобольске, Кобылинская К. М. принимала непосредственное участие в сокрытии ценностей, принадлежавших семье Романовых. Кобылинскими лично от Н[иколая] Романова была получена шкатулка с драгоценностями, ценности (за исключением корон и диадем) Кобылинские передали на хранение Печекосу К[онстантину] И[вановичу] с женой А[ниль] В[икентьевной], а диадемы и короны Кобылинская скрывает по настоящее время.