Сайорка дежурила около бледной как свежевыбеленная стена тети, которая сидела возле тела Янга с томиком Корана, и читала молитвы. Или, если точнее, суры из Корана.

— Хватит, парни. — К нам подошел тот самый раненый солдат, с которым мы уже разговаривали. Он, как, оказалось, был оставлен старшим среди спецназовцев. Все, на такой глубине зверье уже тела не учует. Примите внизу?

— Примем, подавайте. — Я переглянулся с практически ровесниками. Два белоруса, два пуэрториканца. Вроде мы и не понимаем друг друга, а сработались мгновенно.

— Тогда держите. — К нам на широких буксировочных ремнях опустили первое тело, завернутое в брезентовый полог. Вскоре в братской могиле лежали тела всех погибших, и Оуэна в том числе.

— Прощай, друг. — Тихо прошептал ему я, и сунул под саван ПМ. Один из тех, тренировочных. Конечно, варварство и каменный век, но не хочу отпускать его безоружным. — Прости, если что.

— Давай руки! — Меня ухватила пара немалых мужиков, и как редиску из грядки, выдернули из могилы. — Успеем там наваляться в свое время, досыта.

В ногах у погибших сейчас установили немалый крест из толстых досок, которые взяли у водителей грузовиков. Они всегда несколько таких в кузове возят, мало ли, под колесо подложить, или кузов подлатать. Вот и сейчас пригодились. Кто–то читал молитву за упокой убиенных воинов.

На кресте глубоко вырезаны имена и фамилии погибших, и дата гибели. Все, что осталось от мужиков. Кроме памяти.

— Второе, пятого, двадцать третьего. Оуэн Янг. Покойся с миром. — Я бросил в могилу горсть земли. Горло было перехвачено, слова давались с трудом, из глаз текли слезы, хоть вроде как и не маленький.

Плакали женщины, ревели детишки, ухватившись за подолы и штанины матерей. Молчаливо стояли мужики. Десяток парней работали лопатами, засыпая могилу ярко–красной землей.

Зло отерев лицо рукавом, я развернулся и пошел к своей семье. Помог Сайоре отвести тетю к палатке медиков, где спала напичканная успокоительным Раношка.

— Что я скажу дочери? — Прошептала едва слышно Нигора. — Как я ей скажу, что ее второй отец на небесах?

— Так и скажи, дочь моя. — Сбоку неожиданно раздался спокойный, глуховатый баритон.

Обернувшись, я увидел священника в черной рясе, и с простым бронзовым распятием на груди.

— Здравствуйте. — Вежливо поздоровался я, хотя очень хотел послать этого дядьку подальше. — Извините, но у нас большое горе.

— Я знаю, потому и подошел. — Кивнул священник. — Кроме того, подошел поблагодарить за самоотверженность тебя, и супругу павшего. — Тут он перекрестился.

— Святой отец, я в первую очередь думал о своей жене и ее тете с сестренкой. — Наводить тень на плетень мне совершенно не хотелось. К святошам у меня отношение какое–то равнодушное, я шестнадцать лет прожил без них, и ладно.

— Это твоя обязанность перед Господом. — Снова кивнул священник. — Но то, что вы встали на защиту своих семей, давало шанс уцелеть остальным. Люди получали время на реагирование, видели, что вы даете отпор.

— Простите, святой отец, но это все разговоры в пользу бедных. — Во мне росло глухое раздражение. — Если бы спецназ не перебил банду, нас бы тут или живьем не было, или свободных. Одно из двух, и я не знаю, что хуже.

— Все в воле Господней, сын мой. — Совершенно спокойно ответил поп. — И то, что случилось — воля его. Я буду молиться о душе вашего супруга, госпожа. И о спокойствии вашей дочери.

— Но она мусульманка. — Удивилась, вытирая слезы, Нигора. Она уже успела повязать вдовий платок. — Да и я тоже, как и Сайора.

— Девушки, вы знаете, Господу наши дележи по религиям, скорее всего, надоели до чертиков. — Неожиданно грустно усмехнулся поп. — Все познается по делам нашим. Вы верная жена, ваш муж был настоящий мужчина, которого вспомнят с уважением и почитанием. Я, если вы не возражаете, приду после того, как ваша дочь придет в себя. Может, и сумею помочь. До свидания, и благослови вас Господь.

— До свидания. — Попрощались мы с неожиданным собеседником.

— Алеша, извини меня. — Попросила Нигора, глядя в след священнику.

— За что? — Удивился я. Поглядел на бледную, зареванную молодую женщину. Буквально прошлым вечером она цвела, светилась от счастья, и на тебе. Похоже на бледную тень самой себя.

— Я просила Аллаха, чтобы он заменил Оуэна на тебя. Мне казалось это жутко несправедливо, что ты жив, а Оуэн, намного более опытный воин — погиб.

— Кх… — Кашлянул я, удивленно посмотрев на Нигору. — Нигора, у тебя горе, ты сейчас могла думать все что угодно. Стресс, вроде как называется.