Детектив стоял у раскрытого шкафа и внимательно разглядывал висевшие на вешалке костюмы, рубашки, галстуки, брюки и единственный предмет женской одежды – платье Дины, купленное при поступлении в университет. Дина хранила его, как память, даже в Америку с собой привезла, но не надевала ни разу, давно уже в него не влезала, в юности была совсем тоненькой…

– Вообще-то, – сухо сказал Виталий, – я не давал вам разрешения на осмотр личных вещей.

Он едва слышал свой голос, а Мэнтаг, возможно, и вовсе не слышал – во всяком случае, детектив никак на эти слова не отреагировал, стоял с задумчивым видом, чуть покачиваясь взад-вперед, как китайский болванчик.

– Вы слышите меня? – переспросил Виталий, уверенный уже, что и на этот вопрос ответа не получит.

– Слышу, не надо кричать, – спокойным голосом отозвался Мэнтаг. – Мне показалось, в шкафу что-то прячется…

– Что-то?

– Да, – Мэнтаг обернулся и внимательно посмотрел Виталию в глаза. – Такое ощущение, будто что-то неживое. Странно? Я и сейчас уверен…

– В шкафу, как видите…

– Ничего нет, да. То есть, ничего, что могло бы издавать слышанные нами звуки. Прошу прощения, что я без спроса…

«Какой вежливый полицейский, – подумал Виталий. – Обстановка на него подействовала? Минуту назад он был агрессивнее».

Мэнтаг осторожно прикрыл дверцы, внимательно оглядел каждый предмет в спальне – прошелся взглядом по кровати, тумбочке, столику, на котором лежали несколько книг и плеер компакт-дисков, по шкафу и двум стульям, стоявшим справа и слева, как солдаты в почетном карауле.

– Хорошо, – сказал он, – давайте сядем.

– Ноги не держат? – не удержался Виталий, ответа не получил и вернулся следом за детективом в гостиную. Мэнтаг сел теперь на диван, заняв место Виталия. Не спросив разрешения, достал из кармана пачку «Мальборо» и зажигалку. Закурил, выпустил дым и, разогнав его взмахом руки, спросил миролюбиво:

– Ну, и как вы это делаете?

– Никак, – мрачно сказал Виталий. – Я не бог, чтобы…

– Не бог, точно, – хмыкнул детектив. – Да и нет тут ничего сверхъестественного. Видел я фокусы получше. Чего я не понимаю, мистер Дымов, – зачем вам это надо? Вы полагаете, что, нагромождая необъяснимые события, докажете, что и самое необъяснимое – ну, разбился аппарат сам собой, – тоже могло произойти?

– Вы ничего не поняли…

– Конечно, – кивнул Мэнтаг и загасил сигарету о блюдце. – Я не увидел в вашей спальне магнитофона, производившего слышанные нами звуки. Но я и не искал толком.

– Мы остановились на том… – Виталий сделал попытку продолжить рассказ, но настроение Мэнтага изменилось необратимо. Детектив поднялся, отряхнул зачем-то брюки, на которых не было крошек, забрал из блюдца окурок, сунул его в пачку, а пачку спрятал в карман и пошел к двери.

– Расскажете на суде, присяжным будет интересно. Не люблю, когда меня считают глупее, чем я есть на самом деле. Повторяю, – он остановился в дверях и посмотрел на Виталия – не в лицо, а куда-то вниз, под ноги, будто увидел на полу что-то подозрительное, но все же не стоившее того, чтобы подойти, поднять и рассмотреть. – Повторяю: вам есть что сказать, но вы предпочитаете показывать дешевые фокусы…

Виталий встал.

– Если вы меня выслушаете до конца…

– В другой раз, – бросил детектив.

Вышел и хлопнул дверью.

Надеяться не на кого. Мэнтаг наблюдает за каждым его шагом и готов воспрепятствовать любому его действию, если сочтет, что Виталий мешает или хочет представить события не в том свете, в каком нужно следствию. Детектив сразу решил, что Айша виновна, и что Виталий запутывает следствие. И слышать больше ничего не хочет. Или не может – мозги не так устроены.

На адвоката тоже полагаться нельзя – чем он, в принципе, отличается от полицейского? Только целью своих поступков. Мэнтаг ищет улики, чтобы прокурор смог убедить присяжных в виновности Айши. А Спенсер ищет аргументы, чтобы убедить присяжных в том, что хотя Айша, скорее всего, виновна (трудно спорить с фактами), ее можно если не оправдать, то пожалеть и максимально смягчить наказание.

А больше надеяться не на кого. Единственный человек, способный реально помочь, – конечно, Ланде, и в разговоре Виталий дал ему это понять, услышав в ответ дежурные слова сочувствия, но никакого желания ввязываться в историю, способную повредить карьере.

Все, что Ланде мог посоветовать, Виталий знал и сам, мысли у них перемещались в одинаковом направлении, переходя от одной идеи к другой, Ланде мог бы, пожалуй, поддержать его, сказав «Верно вы все это придумали, Виталий», но – не скажет. Не потому, что не согласен в принципе, а потому, что решит не ввязываться: исход дела выглядит предрешенным, а научная репутация может пострадать.

Как сказала Дина? «Репутация для твоих коллег важнее правды».

Она была тогда в детской, оттуда доносились громкие крики, переходившие в вопли диких зверей, подравшихся из-за добычи.