— Джейн обвиняла меня не только в этом, я просто не хочу вдаваться в подробности, — удрученно покачал головой Фрэнк. — Но конечно, все это произошло не сразу, а постепенно… по мере того, как возрастали ее ненависть и одновременно обида. В итоге она просто не могла выносить меня, не говоря уж о том, чтобы жить со мной, но в то же время не решалась и уйти. Ведь я служил прекрасным прикрытием ее неудач!

Фрэнк казался спокойным, но Элис знала его достаточно хорошо, чтобы понять, какая буря бушует в его душе.

— Именно тогда ее болезнь и вырвалась из-под контроля?

— Нет. — Он вдруг лукаво улыбнулся, видимо отрешившись от грустных мыслей. — Не обновить ли нам подушку? — вкрадчиво предложил он.

— Кажется, мы собирались готовить ужин, — стушевалась Элис, почувствовав легкий трепет. Неужели воспоминания о жене возбудили в нем… тот самый аппетит?

— Мы всегда можем заказать пиццу на дом. — Фрэнк решительно потянул ее за пояс кимоно. — Могла бы проявить хоть немного благодарности, ведь подушка обошлась мне недешево.

Эта неловкая шутка задела Элис за живое, она и так болезненно воспринимала траты Фрэнка на нее. Он что, покупает ее любовь? Неужели не понимает, как оскорбительны его слова?

— Не знала, что ты делаешь капиталовложения, а не просто даришь мне подарки, — гордо вскинув голову, Элис сердито сверкнула глазами. — Может, покажешь мне чек? Тогда я буду знать, сколько раз должна поцеловать тебя, или что там еще, чтобы рассчитаться.

— Ну уж если считаться, то предлагаю обмен: я тебе — подушку, ты мне — картину.

Торг по поводу подарка миссис Бартон стал уже традиционной шуткой. Как Айрин и предполагала, Фрэнк неоднократно предпринимал попытки уговорить Элис продать ему картину, но сейчас, видя, что она никак не реагирует на его шутливое предложение, лишь пожал плечами.

— Думаю, одними поцелуями ты не отделаешься. Подушка стоит по крайней мере одной ночи любви. — Рука Фрэнка скользнула под кимоно.

Элис возмущенно оттолкнула соблазнителя, отчего ее грудь всколыхнулась под вышитыми павлинами. Она буквально пылала праведным гневом. Как интеллигентный и благообразный мужчина может быть настолько несдержанным!

— Ну нет, сегодня тебе это не удастся. — Элис заставила себя быть холодной и неприступной.

— Не удастся что? — смешливо поинтересовался Фрэнк.

— Завести меня. Ты ведь всегда так делаешь, прежде чем заняться любовью. Ты стараешься вывести меня из равновесия, дразнишь до тех пор, пока я не перестаю владеть собой. Почему?

— Адреналин возбуждает, — с циничной откровенностью заявил он.

— Когда я с тобой, мне не нужен никакой адреналин, — спокойно возразила Элис. — Ты и так знаешь, что можешь возбудить меня одним лишь взглядом. Что касается тебя, то ты тоже возбуждаешься достаточно легко. Так почему тогда секс для тебя всегда должен начинаться с какого-то искусственного взвинчивания, с борьбы с самим собой? Ты чего-то боишься, Фрэнк? Это как-то связано с Джейн? С тем, как она умерла?

— Я не хочу говорить об этом. Уж не думаешь ли ты, что я виновен в смерти жены?

— Нет, конечно. Но по-моему, ты сам так считаешь.

— Ничего я не считаю. Она покончила с собой, когда я был в зарубежной командировке. Джейн приняла большую дозу снотворного. Еще бы, ведь такая смерть не портит внешность, — с горечью добавил он. — Умом понимаю, что не я убил ее, тем не менее наш брак оказался для Джейн полной катастрофой. Не влюбись я в нее и не убеди выйти за меня замуж, она, быть может, и по сей день была бы жива. Возможно, ей бы даже удалось реализовать свой огромный творческий потенциал.

— Почему ты так считаешь? Если твоя жена с детства страдала психическим заболеванием, то проблемы у нее появились значительно раньше, ты же сам говорил это.

— Конечно, но нельзя отрицать и тот факт, что наш неудачный брак, возможно, привел к тому, что на фоне болезни у нее развилась и депрессия. Джейн оставила предсмертную записку, объяснив, почему она решилась на этот шаг. Причина в том, что она вдруг поняла, будто у нее больше нет своей жизни… кроме моей, постепенно поглощающей ее, разрастающейся, словно раковая опухоль, — что, согласись, невыносимо для больного рассудка. Это была страшная предсмертная записка — откровенная, переполненная чувством боли и ненависти. Грех говорить, но это самое сильное из всего написанного ею в последние годы жизни. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Джейн внушила себе, что я всегда ревниво относился к ее одаренности и что постепенно стремление во всем доминировать над ней целиком овладело мною и я задавил ее талант. А раз она не может обрести контроль над своей судьбой, значит, должна умереть. Почему-то развод вообще не рассматривался ею в качестве возможной альтернативы.

— Твоя жена была больным человеком, Фрэнк, а я — нет, — осторожно сказала Элис, стараясь отвлечь его от горьких воспоминаний. — И твой взрывной характер я приняла с первого дня, он абсолютно не пугает меня. Я никогда не стану новой Джейн в твоей жизни.

— Я знаю. — Он запустил руку в ее волосы и нежно потрепал их. — У тебя чувственное начало преобладает над рассудком. Жизнь представляется сплошным праздником.

— Мы абсолютно разные с твоей женой, — решительно продолжила Элис. — Начать с того, что я совершенно здорова физически и, если хочешь, психически и поэтому индифферентна к вспышкам чужих эмоций. Любовь к тебе ничуть не изменила мой характер.