– Уберу. Согласен. – Панин ещё крепче прижал к себе Мусю. – И прекратите все ругаться при ребёнке!

– Пока-пока, Муся! – Ельский поцеловал крошечную ладошку своей новой подруге. И полугодовалая девчушка вдруг вся раскраснелась, раскокетничалась, засияла глазками, рассыпалась серебряными колокольчиками улыбок…

– Совершенно чумовая девица! – констатировал Владимир Сергеевич, развернулся и ушёл, в характерной для него манере даже не попрощавшись с Паниным.

Муся опечаленным зверьком выглядывала ему вслед из-за папиного плеча и даже махала ручкой.

– И что это сегодня было с нашей мамой? – обратился к дочурке Семён Ильич. Та в ответ лишь умилительно пожала плечиками. – Ладно, идём, заберём маму из кабинета. Одна она там точно будет сидеть до самой ночи. Эту свою берлогу она ещё тряпками не затарила.

Они все втроём съездили на стройку. Затем сходили в торговый центр. И Сёма открыл Мальцевой тайну магазинов, где гнездятся все эти ужасные «развивающие», «обучающие», «экологически чистые» игрушки и чудовищно дорогие детские тряпки. Прямо настоящий семейный выход!

Ирония показалась Татьяне Георгиевне неуместной. Её преследовало непонятное ощущение. Кажется, ей всё это начинает нравиться.

Вечером, когда Муся уснула, они вызвали няньку. И отправились в гостиницу.

Она уже почти забыла, как Панин хорош!

Или это всё последствия стресса?.. Она сегодня второй раз в жизни испытала необратимость. В наступившую после первой необратимости ночь с ней был Панин. Иначе бы тогда её тело наложило на себя руки. Сейчас она только ощутила необратимость. Но тело, проклятое тело всё помнило – и отработало учебную тревогу в режиме, абсолютно приближенном к боевому. Если бы тело по дороге к спасению хоть на секунду позволило мозгу вспышку мысли вроде «Муся лишилась глаза…», то оно бы, тело, умерло на месте. А оно не хотело умирать. И потому даже слегка перестаралось. Ну чего стоило хотя бы мельком осмотреть, провести первичную хирургическую обработку раны – если бы таковая действительно была. Если бы это была не Муся – Мальцева так бы и поступила. Непонятные нормальной физиологии ощущения испытывают наши тела по отношению к тем, кого мы на самом деле любим. Необъяснимые. Это ли не критерий? Упаси боже от оценки любви такими критериями. Всё это бред, просто воображение разыгралось. И Панин спит, и Мальцева строгозапрещённо курит на подоконнике гостиничного номера, настежь распахнув окно в ночную Москву, и плачет. Плачет потому, что всё хорошо. И плачет оттого, что всё, что определено, незыблемо и бесконечно, вдруг оказывается таким ненадёжным, хрупким и недолгим. Как бы они жили с Матвеем? Какие бы у них были дети? Но Матвей погиб в автомобильной аварии. И это необратимо. Ужасно необратимо. Но у неё есть Муся – и это тоже необратимо. Прекрасно необратимо. И, кажется, пришла пора телу просто лечь рядом с Паниным. И просто уснуть. Без снов, без мыслей, без чувств. Сколько бы ни думала – всё равно ничего не придумаешь. Тем более, случай сегодня скорее смешной. Трагедия повторилась в виде фарса. Всё в полном соответствии с законами жанра.

На следующий день – точнее, куда как ближе к полуночи – в кабинет к Мальцевой зашёл Святогорский с огромной пластмассовой неваляшкой.

– Вот, смотрите, это вам!

– Боже, Аркаша, какой китч! – только и всплеснула руками Татьяна Георгиевна.

– Не-не-не! Ты мне не путай искусствоведение с естествознанием! Это русская национальная игрушка! И знаешь, где она сработана? – Аркадий Петрович перевернул страшную красную бабу вверх тормашками (она издала вполне мелодичный перезвон) и торжественно прочитал бирку: «Изделие: игрушка детская “Неваляшка”. Произведено: Тамбовский пороховой завод»! Тамбовский! Пороховой завод! – повторил он невыносимо торжественно, и старые друзья долго не могли отсмеяться. Стоило Мальцевой чуть успокоиться, как Святогорский снова торжественно повторял: «Тамбовский пороховой завод!» – и всё начиналось по новой. Пока внутренний телефон не потребовал их обоих в родильный зал.

– Нет, Аркадий Петрович, ты как хочешь, но домой я эту бабу не понесу. Иди знай, чем они её там начинили. На Тамбовском пороховом заводе-то! И вообще, игрушки должны делать на фабрике игрушек, а не на пороховом заводе!

– На Тамбовском пороховом заводе! – строго уточнил Святогорский. – Тань, когда игрушки будут делать на фабрике игрушек, а не на Тамбовском пороховом заводе, это будет уже немножечко не Россия.

В приёмный покой поступило очередное «ябольшенимагу!» – «блатняк» Маргариты Андреевны и, соответственно, Татьяны Георгиевны. Открытие у «ябольшенимагу!» было – кончик пальца. Роды – первые. Потому было решено дать роженице «ябольшенимагу!» медикаментозный сон, а поднятого на волну безумия невменяемого мужа отправить на окраину Одинцова за крайне необходимым его жене медикаментом «Антитеатрализит». Да-да, продаётся только в дежурной аптеке на окраине Одинцова. Уже практически в Лесном городке. Не будет там – вторая точка в Мытищах. Нет в Мытищах – возможно, имеется в Дмитрове. Да, в Дмитрове. Аптека прямо на территории конюшни. Какой? Ну, какая-нибудь конюшня в Дмитрове непременно найдётся. Вот там и аптека. С жизненно важным для вашей супруги «Антитеатрализитом». Без него не возвращайтесь. Записать? Не вопрос. Пишите. Что? Мне самой написать? Да вы что! У меня врачебный почерк. Ни в жизнь не разберёте! Так что вот вам ручка, вот бумажка, пишите сами, чтобы сами же и смогли прочитать. Диктую по слогам. Ан-ти-те-а-тра-ли-зит. Покажите. Правильно! Без него не возвращайтесь. Без «Антитеатрализита» шейка матки вашей дражайшей половины не откроется, и не видать вам вашего наследника как своих ушей без зеркала. Всё. Сел, поехал. Одна нога в Одинцове, другая – в Дмитрове. Что в Мытищах – сам решай, уже взрослый мальчик.

Бедолага, умученный истеричной бабой, унёсся спускать пар по ночной Москве и Подмосковью. Очередная «ябольшенимагу!» безмятежно сопела в кроватке предродовой. А Маргарита Андреевна и Татьяна Георгиевна впервые за долгое время получили возможность поболтать по душам. Вроде и всё время вместе. Но то Танькины роды. То похороны доцента Матвеева. Работа, работа, работа. А между тем Маргошу уже пора было выдавать замуж за её колорадского фермера. Потому что не только он у неё уже был. Но и она к нему слетала. И – снова он. И – опять она. По визе невесты. Колорадский мужик был настроен решительно, потому что без памяти влюбился в Маргариту Андреевну.

Тут надо вернуться больше чем на полгода назад. Туристическую визу гражданке РФ Маргарите Шрамко почему-то не открыли. Причину, по которой визу не открыли, выяснить не удалось. Ей выдали стандартную бумажку, гласившую, что в связи с законом таким-то ей в туристической визе отказано, но она в любой момент времени может обратиться за повторной визой. Она, сжав в зубах своё рачительное эго, подала на визу ещё раз. Но и следующий посольский офицер, больше похожий на банкомат, чем на человека, снова выдал ей такую же стандартную бумажку-отказ. При техподдержке Святогорского Маргоша вступила в переписку с консульским отделом посольства США, но это не помогло. Всё одно что с автоматом по продаже газировки переписываться. Два вида писем. С сиропом. Без сиропа. Шаблоны.