Лицо ее просветлело.

– А сколько нам нужно проплыть?

– Вон там Сибирь, – указал я на запад, – но в шестистах милях отсюда к юго-западу лежит Япония. Если этот ветер удержится, мы будем там через пять дней.

– А если будет буря? Наша лодка не выдержит ее?

Она умела смотреть собеседнику прямо в глаза и требовать правды.

– Если буря будет очень сильна, – ответил я.

– Что же тогда?

Я наклонил голову.

– Но нас каждую минуту может подобрать какая-нибудь промысловая шхуна. Их много в этой части океана, – помолчав, заметил я.

– Но вы ведь совсем продрогли! – вскричала она. – Не отрицайте, я вижу! А я-то лежала и все время грелась под одеялами!

– Не вижу, чем бы это помогло делу, если бы и вы сидели и зябли, – засмеялся я.

– И все-таки поможет! Дайте мне только научиться править!

Она села и занялась своим несложным туалетом. Она распустила волосы, и они коричневым облаком закрыли ей лицо и плечи. Милые каштановые волосы! Я хотел целовать их, пропускать их между пальцами, зарыться в них лицом. Очарованный, я смотрел на них, пока не налетел порыв ветра и захлопавший парус не напомнил мне о моих обязанностях. Идеалист и романтик, каким я был, несмотря на свой аналитический ум, я до сих пор плохо понимал физические проявления любви. Я всегда считал любовь между мужчиной и женщиной чем-то возвышенным, какими-то духовными узами, соединяющими и взаимно притягивающими души. Плотские узы играли небольшую роль в моем представлении о любви. Но теперь полученный мною сладостный урок показал мне мою ошибку. Я понял, что душа может выражаться через тело. Я понял, что нежность и запах волос любимой говорят нам то же, что и свет, сияющий в ее глазах, или слова, слетающие с ее губ. Итак, я смотрел на светло-каштановые волосы Мод и любил их и узнал о любви больше, чем мне могли рассказать все певцы и поэты своими песнями и сонетами.

Вдруг Мод быстрым движением откинула назад волосы, и показалось ее улыбающееся лицо.

– Почему женщины не носят волосы всегда распущенными? – спросил я. – Это было бы гораздо красивее.

– Да, но если бы они не путались так, – с улыбкой ответила она. – Ну, вот! Я потеряла одну из моих драгоценных шпилек!

Я восхищенно следил за всеми ее движениями, пока она рылась в одеялах, разыскивая свою шпильку. Меня поражала и радовала ее женственность. Я слишком высоко вознес ее в своем представлении, вообразил ее чем-то неземным, сделал из нее недосягаемую богиню. Поэтому я так наслаждался проявлениями чисто женских черт в ней, тем, как она изящным движением откидывала назад волосы или искала шпильку.

С радостным возгласом она наконец нашла свою шпильку, и я сосредоточил теперь свое внимание на управлении лодкой. Я сделал опыт и подвязал рулевое весло таким образом, чтобы лодка могла идти по ветру без дальнейшего моего участия. Опыт удался, и лодка недурно держала курс.

– А теперь давайте завтракать, – предложил я. – Но сначала вам надо одеться теплее.

Я достал новую плотную фуфайку, скроенную из корабельного одеяла. Ткань была толстая и могла несколько часов сопротивляться дождю, не промокая. Когда Мод через голову надела ее, я дал ей матросскую шапку, закрывавшую ей волосы, которая при откинутом верхе могла также защищать шею и уши. Эффект получился очаровательный. Ее лицо было из тех, которые прелестны при всех обстоятельствах. Ничто не могло испортить его изысканного овала, почти классических черт, тонко очерченных бровей, больших карих глаз, ясных и поразительно спокойных.

Налетел резкий порыв ветра. В это время лодка под углом взбиралась на гребень волны и внезапно накренилась, зачерпнув около ведра воды. Я как раз вскрывал жестянку с консервированным языком и, бросившись к парусу, едва успел отпустить его. Он захлопал и затрепетал, и лодка выпрямилась. Через несколько минут мне удалось снова направить ее по надлежащему курсу, и я возобновил приготовления к завтраку.

– По-видимому, лодка идет хорошо, хотя я ничего не смыслю в морском деле, – сказала Мод, нагнув голову в знак похвалы моему искусству.

– Все это хорошо, пока мы идем бейдевинд, – объяснил я, – но если мы пойдем быстрее, например, при полном бакштаге, то мне придется все время править рулем.

– Должна признаться, что ничего не понимаю в этих технических подробностях, – заметила Мод. – Но вывод мне ясен, и он мне не нравится. Вы не можете сидеть на руле круглые сутки. Поэтому после завтрака я хочу взять первый урок. А потом вы ляжете и будете спать. Мы установим вахты, как на кораблях.

– Не знаю, как мне учить вас, – протестовал я. – Ведь я и сам только учусь. Когда вы доверились мне, вы не подумали о том, как у меня мало опыта в управлении маленькой лодкой. Я в первый раз берусь за эту задачу.

– В таком случае, сэр, мы будем учиться вместе. И так как вы на целую ночь опередили меня, то должны поделиться со мной тем, чему уже успели научиться. А теперь – за завтрак! И разыгрывается же аппетит на воздухе!

– Кофе не будет, – с сожалением сказал я, передавая ей морской сухарь с маслом и ломтиком языка. – Не будет у нас ни чая, ни супа, ничего горячего, пока мы не доберемся до берега.

После скромного завтрака, завершенного чашкой холодной воды, Мод взяла урок управления лодкой. Уча ее, я многому научился и сам. Она оказалась способной ученицей и вскоре уже умела держать курс, управлять парусом и отдавать шкот при слишком сильных порывах ветра.

Утомившись, она передала весло мне. Я убрал было одеяла, но она опять разостлала их на дне лодки. Покончив с этим делом, она сказала:

– А теперь в постель, сэр! Вы будете спать до завтрака, то есть до обеда, – поправилась она, вспомнив порядок дня на «Призраке».

Что мне оставалось? Она настаивала и повторяла свое «пожалуйста, пожалуйста», пока я не передал ей весло. Я испытывал чисто физическое наслаждение, когда улегся в постель, приготовленную ее руками. Сквозь овладевшую мной дремоту я созерцал овальное лицо, обрамленное рыбачьей шапкой, выделявшееся то на фоне серых облаков, то на фоне принявшего также серый оттенок моря, а потом… очнулся с сознанием, что спал.