Кроме того, что мы родились в один день, наши дома стояли рядом. И я всегда знала о Суо гораздо больше, чем другие. И могу заверить, что Суо была не такая, как все. С малых лет она хорошо пела и играла на мужском музыкальном инструменте – дудуке, хотя ее этому никто не учил.

Для того чтобы играть на нем, надо иметь много ветра в груди и много печали в сердце. Откуда это все взялось у маленькой девочки, если не от проклятого Иэла!

А еще она везде, где только видела белую стену, рисовала ей одной понятные геометрические узоры, а потом, когда подросла и научилась ткать, – переносила их на ковры. Ткала она так ловко и быстро, что семья начала жить за счет этих ковров.

Ковры Рыжей Суо висели чуть ли не во всех богатых домах страны и, как поговаривали люди, имели целебные свойства. Был такой коврик и у меня – Суо подарила его мне на день рождения. Он висел над моей кроватью, и я каждое утро путешествовала по нему глазами, открывая в себе и в окружающем мире какие-то непостижимые глубины.

В шестнадцать лет Суо выглядела привлекательной женщиной – ее медные браслеты-погремушки, которые оповещали, что девушка вышла за порог своего дома, сводили с ума весь город. И молодые, и старики приникали к окнам, чтобы увидеть, как она идет по улице, держа в руке корзинку или кувшин.

Первые сватались, вторые – просто смотрели вслед, пуская изо рта длинную табачную слюну. Но Суо была непреклонной. Даже родители не могли повлиять на ее выбор, ведь вся семья жила за счет ее ремесла.

Суо любила и жалела меня. Она считала, что все женщины нашего острова имеют только одну руку и выглядят естественно только потому, что не догадываются о своем недостатке.

Она говорила, что только настоящая любовь и свобода могут дать им полноценность. Меня удивляли ее слова, ведь в наших краях не было принято говорить о свободе, ведь свобода была равнозначна одиночеству. А мы все жили семьями.

Но Суо говорила, что я ничего не понимаю и жить семьями могут и звери…

Когда она наконец влюбилась, об этом в тот же день узнала вся округа.

Ведь Суо засветилась изнутри – даже платок и длинное платье не могли скрыть под собой этот свет.

Ее избранником стал некий Фархи – парень из ортодоксальной семьи. Хотя, откровенно говоря, я всегда думала, что Суо выйдет замуж за какого-нибудь нездешнего принца. Знаю, что семья жениха была против этого брака – слишком странной выглядела будущая невестка.

«Теперь у тебя обе руки?» – как-то спросила я ее. Это произошло за день до свадьбы.

Мы, как всегда, сидели в нашем саду и обсуждали будущее. «Да, – ответила Рыжая Суо. – Но я хочу, чтобы такими были все женщины нашей страны…» – «Что же для этого нужно?» – спросила я. «Не бояться себя, – сказала Суо, – и передавать этот опыт другим». Постепенно мы перешли к темам, которые могут возникнуть в разговоре двух взрослых и готовых к браку девушек.

С удивлением и смущением я слушала Суо, которая говорила о греховной – плотской – любви, в которой не может быть ничего запретного или зазорного, если любишь. О нарушении традиций, из-за которых наши женщины не раздеваются даже перед собственными мужьями, об отвратительных платках и длинных рукавах наших платьев, о ханжестве мужчин, которые время от времени ездят за пределы поселка в столицу, чтобы там испытать запретное наслаждение с проститутками.

Суо заверила, что у нее все будет иначе.

Я рассмеялась и сказала, что ей не под силу сломать то, что воспитывалось веками. И даже если она в своих попытках преуспеет, об этом все равно никто не узнает.

Тогда она дала мне ключ от дома, который, по традиции, сняли родители жениха для первой брачной ночи своего сына, и велела спрятаться там за коврами, развешанными вдоль красиво убранной комнаты. «Я научу тебя любить так, чтобы ты никогда не чувствовала себя безрукой», – сказала безумная Рыжая Суо и улыбнулась улыбкой, которую вселил в нее Иэл.

Не знаю, что побудило меня взять этот ключ: собственная испорченность, о которой я не догадывалась, или обычное девичье любопытство, или безоговорочный авторитет Суо…

Как бы там ни было, я единственная стала свидетелем ее грехопадения, за которым последовала смерть.

Я зашла в красиво убранное брачное жилище за час до прибытия молодоженов. Везде курились ароматизированные свечи, стены были увиты цветами, а вдоль и поперек большой комнаты висели богатые ковры, образуя лабиринт, в котором можно было и потеряться, и спрятаться.

За каждым из них стояли маленькие столики с едой и питьем – на тот случай, если невесте захочется поесть. Ведь есть и пить на глазах у мужчины во время свадьбы, брачной ночи или утром считалось верхом неприличия.

Заслышав шаги молодых, я затаилась и сто раз пожалела о том, что оказалась здесь. Меня душили ужас и стыд. Я молилась, затаив дыхание.

Сначала я услышала ее тихий смех, шепот и шелест свадебного наряда, звон браслетов на ногах и руках – казалось, что она зашла в дом, пританцовывая. Я уткнулась носом в душную шерсть ковра и притаилась, мечтая об одном – как бы вышмыгнуть за дверь.