Ольга наклонилась, коснулась губами его щеки. Кирилл почувствовал кожей ее обжигающее дыхание.

– Теперь я не страшусь. Ты проводишь меня. Символично, не находишь? Однажды ты убил мое сердце, а теперь я убью твое тело, и мы вдвоем покинем это место, в котором так несчастны. Я бы с радостью предварительно забрала твою душу, если бы она у тебя была. Но ты пустой, в тебе ничего не осталось. Только оболочка. Не знаю, кто над тобой поработал. Но теперь мы стали похожи. Если бы у меня было желание и силы отомстить, я бы возродила тебя. Открыла бы твое настоящее имя, да и свое тоже. Раньше меня звали Лида. Впрочем, теперь это не имеет значения. Я не буду восстанавливать твою личность, чтобы потом уничтожить ее так же, как ты уничтожил мою…

Кириллу казалось, что он смотрит паршивый спектакль, не понимает его сути, но по неведомым причинам не может покинуть зрительный зал. Зато актриса наслаждалась собственной ролью. В ее руке сверкнуло бутафорское лезвие.

– Будет больно. Но недолго.

Перевернула руку Кирилла тыльной стороной вниз и сделала несколько глубоких продольных разрезов. Кровь хлынула из вен, окрашивая воду в розовый цвет. Если это чертов спектакль, то почему он так убийственно реалистичен? Сотни вопросов крутились у Кирилла на языке, но туман в голове не позволял сосредоточиться.

– Сегодня мороз, – будничным тоном сообщила Велецкая. – Через неделю Новый год. Какое счастье, что мне не придется его отмечать. Необходимость веселиться – самая утомительная из обязанностей. Наконец-то я избавлюсь от этого, – она хладнокровно разрезала собственное запястье и ласково положила голову Кирилла себе на плечо.

– Все будет хорошо. Я тебя по-прежнему люблю.

Два красных пятна расползались в прозрачной воде, чтобы в какой-то момент объединиться в одно большое, густое, бордовое. Свечи у зеркала горели ровным спокойным огнем, словно пламя было не живым и горячим, а застывшим, вырезанным из оранжевого турмалина.