Это должно было казаться превосходным описанием римлян. Но ответ на это, говорит пророк, состоит в покаянии:

«…Обратитесь ко Мне всем сердцем своим в посте, плаче и рыдании. Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши, и обратитесь к Господу Богу вашему; ибо Он благ и милосерд, долготерпелив и многомилостив и сожалеет о бедствии… И тогда возревнует Господь о земле Своей, и пощадит народ Свой… И пришедшего от севера удалю от вас, и изгоню в землю безводную и пустую, переднее полчище его – в море восточное, а заднее – в море западное, и пойдет от него зловоние, и поднимется от него смрад, так как он много наделал зла… Солнце превратится во тьму и луна – в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и страшный. И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется; ибо на горе Сионе и в Иерусалиме будет спасение, как сказал Господь, и у остальных, которых призовет Господь» (Иоиль, 2).

Только «остальные» будут спасены – те, кто покается вовремя. Прочие же евреи погибнут в «великий и страшный день Господень». Как говорил Иисус: «Один берется, а другой оставляется». Вот почему для Иисуса было столь важно донести свою весть о покаянии до «заблудших овец дома Израилева».

Именно в этой проповеди покаяния слышится характерный голос Иисуса. Именно это возвышает его над обычным реформатором, толкующим о «конце света» в крови и громе. В великолепной серии притч Иисус выразил фарисейские идеи о милости Божией и о действенности покаяния – в форме, у которой вряд ли найдутся соперники в фарисейской литературе. Эти притчи так проникнуты духовной атмосферой фарисейства, что служат сильнейшим доказательством того, что Иисус действительно существовал и был фарисейским учителем большой силы и самобытности.

Фарисеи были создателями художественного жанра притч. Безыскусная живость, обрисовка обыденных сцен, таких, как посев и жатва, выражает их конкретный, прямой подход к жизни. (Стоит отметить, что Евангелие от Иоанна, наиболее эллинистическое из Евангелий, не содержит притч в истинном смысле слова.) Фарисеи пользовались притчами, чтобы сделать свои речи более привлекательными и понятными, это было частью их стремления дойти до простых людей{См. приложение 6.}. К несчастью, составители Евангелий представляют притчи Иисуса загадками, придуманными Иисусом с целью помешать большинству слушателей понять их смысл (см. Мк., 4:2). Это часть позднейшего христианского образа Иисуса как человека, оторванного от собственного народа и не имеющего серьезных намерений привлечь его на свою сторону.

Пожалуй, лучшим образцом проповеди Иисуса о подаянии является притча о блудном сыне (Лк., 15). Введением к ней служит ее мораль: «Сказываю вам, что там на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии». Это сходно с изречением Талмуда: «Там, где раскаявшимся грешникам дано будет стоять, даже безупречные праведники не устоят» {Вавилонский Талмуд, Брахот, 34б.}. Для блудного сына, вернувшегося в раскаянии к своему отцу, был зарезан жирный телец, а когда верный сын запротестовал, отец ответил: «Сын мой, ты всегда со мною, и все мое твое. А о том надо было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся».

Такой притчей Иисус заверял грешников и отчаявшихся, что для них не слишком поздно вернуться к Богу; что, хотя «день Господень» близок, для них возможно войти в Царство Божие в последнюю минуту, если они искренне покаются; более того, что их место в этом царстве будет выше тех, кто никогда не грешил, ибо «будут последние первыми», и работники, последними нанятые, получат свой грош раньше тех, кто терпел тягость дня и зной» (Мф., 20). Подобным же образом в Талмуде сказано: «Есть люди, которым место в Грядущем Мире достается спустя много лет, а есть такие, которым оно достается в один миг» {См., напр.: Вавилонский Талмуд, Авода Зара, 17б.}. Искреннее раскаяние может зачеркнуть всю неправедную жизнь даже таких негодяев и разбойников, как «мытари» {Следует отметить, что в указанных притчах ничто не говорит в пользу взгляда, будто покаяние есть единственныйпуть к Божьей милости. Верный сын в притче о блудном сыне вовсе не самодовольный педант, и притча вовсе не утверждает, что не может быть «девяноста девяти праведников». Некоторые из притч, приписываемых Иисусу, могут быть истолкованы в том смысле, что заслуги ничего не значат и благодать даруется только по милости Божией. В притче о двух сыновьях (Мф., 21) контраст проведен не между праведным сыном и грешным, но раскаявшимся сыном, а между двумя сыновьями, один из которых искренне кается, а другой лицемерит. Это, возможно, самая поздняя версия притчи о блудном сыне, измененная так, чтобы соответствовать доктрине первородного греха, принятой в позднейшей христианской церкви. Согласно этой доктрине, «праведников» вообще быть не может. В притче о блудном сыне верный сын символизирует фарисеев, о которых Иисус сказал «здоровым не нужен врач» (идея, что это сказано в насмешку, есть позднейший домысел).}.

Хотя Иисус верил, что его пророческая миссия обращена только к евреям и особенно к грешникам среди них, это не означает, что его подход был узколокальным. Он видел в евреях ключевой фактор мировой истории, ибо библейские пророки учили, что «день Господень» откроет эру всеобщего мира, когда мечи будут перекованы на орала и волк возляжет рядом с ягненком. Его призыв к покаянию требовал совершения особого духовного усилия и был обращен к воодушевленному народу, чья роль состояла в том, чтобы добиться прорыва в новую эру вселенского благоденствия. Иисус стремился к тому, чтобы весь еврейский народ посвятил себя великому делу, следуя за фарисеями, которые уже посвятили себя ему, причем он имел в виду, что мир будет спасен от власти меча.

Мы можем суммировать верования и цели Иисуса следующим образом. Он верил, что время для исполнения пророчеств Захарии, Иоиля и Исайи настало, а чужеземные враги, о которых говорится в этих пророчествах, – это римляне; что произойдет великая битва против римлян, куда евреев поведет потомок царя Давида, мессия, помазанник Божий, который станет законным царем Иудейским; что битва эта будет сопровождаться чудесами (включая землетрясение и бедствия, в которых римляне и недостойные из евреев погибнут); что битва эта окончится победой мессии и евреев, которые затем вступят в эпоху независимости; что она будет и эпохой мира и духовного совершенствования всего мира, когда богоданная миссия евреев как народа Господня будет признана всеми народами, а Храм в Иерусалиме станет рассматриваться как духовный центр мироздания. Принципы социальной справедливости и свободы, как они изложены в Писании и еврейской традиции, будут приняты всеми народами, а эра грабительских военных империй придет к концу.

Если видение Иисуса было таково (а это представляется весьма вероятным ввиду его особой привязанности к пророчествам Захарии и Иоиля), то оно было благородным и возвышенным, но в равной степени и революционным, подразумевая скорейшее свержение власти Рима.

В то же время следует сознавать, что Иисус не был зелотом. Как мы видели, зелоты, несмотря на свое религиозное рвение, были приверженцами реалистической программы затяжной партизанской борьбы, а апокалиптические видения играли в их мышлении малую роль. Они не претендовали на пророческий дар, и многие из них были слишком убежденными республиканцами, чтобы уповать на пришествие мессии. Иисус был прежде всего апокалиптиком: он верил в чудесный характер грядущего избавления, как оно описано у библейских пророков. Он снова и снова описывал его внезапное, чудесное появление; оно придет «как тать в ночи», «как молния является с востока», «в час, когда о нем вы не думаете».