Едва Рим остался позади, как Галилей окликнул слугу, велел остановиться. Вылез из носилок и пошел по обочине дороги.

Когда он ехал сюда, даже пейзаж наводил на мрачные мысли: свинцовое небо, снег с дождем, голые деревья, черные поля, погребальные свечи кипарисов… А сейчас все вокруг сияло красой щедрого лета. Пели жаворонки. Радовали глаз ухоженные виноградники. Благоухали сады. Он дышал полной грудью.

…Лицемерные речи инквизиторов, прикрывающие цинизм крючкотворства, хитроумные дознания, долженствующие служить сокрытию неугодных истин. Коридоры дворца Святой службы, которые ведут не только в помещения служителей, но и в застенки…

Его «Диалог» на столе генерального комиссария. Покаянная хламида. Унизительный обряд отречения…

Если бы тебе, Галилей, пришлось все начинать сначала, решился бы ты издать свою книгу, зная, что тебя ждет? Готов ли ты был заплатить такую цену?

Да, тысячу раз да, и несравненно большую!..

Галилей чувствовал необыкновенный прилив сил. Точно не было за плечами злых недугов и семидесяти нелегких лет. Он шел и шел вперед.

Он прошел пешком целых четыре мили.

В Сиену Галилей приехал вполне бодрым. Асканио Пикколомини, архиепископ, в доме которого Галилею велено было поселиться, принадлежал к числу его давних почитателей. Он окружил его вниманием и заботой. Галилей жил в прекрасных покоях, обставленных дорогой мебелью. Но он меньше всего думал об отдыхе. Раз он вырвался из лап инквизиции, то должен написать свою книгу о механике и закончить многолетние исследования проблем движения. Давно уже работа так не спорилась.

Он пробыл в Сиене только две недели, когда замыслил снова прибегнуть к помощи Фердинандо. Срок его заточения, писал Галилей, целиком зависит от папы. Милость окончательно освободить его Урбан, как полагают многие, зарезервировал для просьбы великого герцога. Было бы хорошо, если бы их высочество обратился к папе и указал, что столь долгое неисполнение придворным математиком его обязанностей причиняет неудобства. Даже чины Святой службы думают, что такое заступничество не будет отклонено.

Из Флоренции запросили мнение Никколини. Тот счел ходатайство преждевременным. Фердинандо согласился: подождать надо хотя бы месяца два!

О том, как флорентийцам объявляли об исходе его процесса, Галилей узнал от Марио Гвидуччи. Собрав в помещении инквизиции людей, известных близостью к осужденному, огласили приговор и отречение. Его обрекли на бессрочное заточение по усмотрению Святой службы! Более того, Галилей обязан доносить на каждого, о ком узнает, что тот держится мысли о движении Земли.

Святая служба хотела запугать ученых, но сама, похоже, не очень-то верила в действенность своих мер. Через три недели после письма Гвидуччи озабоченный Боккинери, один из самых доверенных людей великого герцога, шурин Винченцо, предупреждал Галилея, что буря еще не улеглась. Некий священник, кажется секретарь здешней инквизиции, говорил, что во Флоренцию и Пизу то и дело приходят предписания разузнать и сообщить, подавлен ли Галилей приговором и не устраивают ли тайных сборищ его друзья и ученики.

«Поэтому, ваша милость, — заклинал Боккинери Галилея, — дабы доставить удовольствие тем, кто этого жаждет, старайтесь, пожалуйста, выставлять напоказ свою подавленность».

Спасаясь от жары, архиепископ собирался в деревню и хотел взять с собой Галилея, но инквизитор запретил категорически. Ведь Галилей находится в заточении! Пикколомини уехал, а Галилей остался во дворце и все свое время отдавал работе.

Внешне новое сочинение походило на его предшествующую злополучную книгу. Оно тоже писалось в форме собеседования. Галилей сохранил тех же самых действующих лиц, даже Симпличио. Друзья предупреждали против столь рискованного шага. Ведь из-за Симпличио было уже столько неприятностей! Но Галилей оставил Симпличио. Дерзкое упрямство? Нет, пожалуй, дальновидный расчет: надо было либо ввести совершенно иных действующих лиц, либо сохранить всех прежних. Нельзя было исключить одного Симпличио. Это явилось бы косвенным подтверждением слухов о том, что он-де в образе Симпличио высмеял самого папу. Оставляя Симпличио, Галилей подчеркивал необоснованность таких подозрений. В том, что сохранялись те же собеседники, был и символический смысл: новые диалоги мыслились как естественное продолжение осужденной книги.

«День первый» сочинения, над которым работал Галилей, был посвящен новой науке, которая «касается сопротивления, оказываемого твердыми телами при стремлении их сломить».

«Обширное поле для размышления, думается мне, — начинал Сальвиати новые диалоги, — дает пытливым умам постоянная деятельность вашего знаменитого арсенала, синьоры венецианцы, особенно в области, касающейся механики, потому что всякого рода инструменты и машины постоянно применяются здесь большим числом мастеров, из которых многие путем наблюдений над созданиями предшественников и размышления при изготовлении собственных изделий приобрели большие познания и остроту рассуждения.