Керн усмехнулся и вновь зашагал по кабинету.

– Так, так, отлично. Значит, у вас все-таки были разоблачительные намерения, и если бы не голова Доуэля, то профессор Керн уже сидел бы в тюрьме. Если добродетель не может торжествовать, то, по крайней мере, порок должен быть наказан. Так оканчивались все добродетельные романы, которые вы читали, не правда ли, милая девочка?

– И порок будет наказан! – воскликнула она, уже почти теряя волю над своими чувствами.

– О да, конечно, там, на небесах. – Керн посмотрел на потолок, облицованный крупными шашками из черного дуба. – Но здесь, на земле, да будет вам известно, наивное создание, торжествует порок, и только порок! А добродетель… Добродетель стоит с протянутой рукой, вымаливая у порока гроши, или торчит вот там, – Керн указал в сторону комнаты, где находилась голова Доуэля, – как воронье пугало, размышляя о бренности всего земного.

И, подойдя к Лоран вплотную, он, понизив голос, сказал:

– Вы знаете, что и вас, и голову Доуэля я могу в буквальном смысле слова превратить в пепел, и ни одна душа не узнает об этом.

– Я знаю, что вы готовы на всякое…

– Преступление? И очень хорошо, что вы знаете это. – Керн вновь зашагал по комнате и уже обычным голосом продолжал говорить, как бы рассуждая вслух: – Однако что вы прикажете с вами делать, прекрасная мстительница? Вы, к сожалению, из той породы людей, которые не останавливаются ни перед чем и ради правды готовы принять мученический венец. Вы хрупкая, нервная, впечатлительная, но вас не запугаешь. Убить вас? Сегодня же, сейчас же? Мне удастся замести следы убийства, но все же с этим придется повозиться. А мое время дорого. Подкупить вас? Это труднее, чем запугать вас… Ну, говорите, что мне делать с вами?

– Оставьте все так, как было… ведь я же не доносила на вас до сих пор.

– И не донесете?

Лоран замедлила с ответом, потом ответила тихо, но твердо:

– Донесу.

Керн топнул ногой.

– У-у, упрямая девчонка! Так вот что я скажу вам. Садитесь сейчас же за мой письменный стол… Не бойтесь, я еще не собираюсь ни душить, ни отравлять вас. Ну, садитесь же.

Лоран с недоумением посмотрела на него, подумала и пересела в кресло у письменного стола.

– В конце концов, вы нужны мне. Если я сейчас убью вас, мне придется нанимать заместительницу или заместителя. Я не гарантирован, что на вашем месте не окажется какой-нибудь шантажист, который, открыв тайну головы Доуэля, не станет высасывать из меня деньги, чтобы в итоге все же донести на меня. Вас я, по крайней мере, знаю… Итак, пишите. «Дорогая мамочка, – или как вы там называете свою мать? – состояние больных, за которыми я ухаживаю, требует моего неотлучного присутствия в доме профессора Керна…»

– Вы хотите лишить меня свободы? Задержать в вашем доме? – с негодованием спросила Лоран, не начиная писать.

– Вот именно, моя добродетельная помощница.

– Я не стану писать такое письмо, – решительно заявила Лоран.

– Довольно! – вдруг крикнул Керн так, что в часах загудела пружина. – Поймите же, что у меня нет другого выхода. Не будьте, наконец, глупой.

– Я не останусь у вас и не буду писать это письмо!

– Ах, так! Хорошо же. Можете идти на все четыре стороны. Но, прежде чем вы уйдете отсюда, вы будете свидетельницей того, как я отниму жизнь у головы Доуэля и растворю эту голову в химическом растворе. Идите и кричите тогда по всему миру о том, что вы видели у меня голову Доуэля. Вам никто не поверит. Над вами будут смеяться. Но берегитесь! Я не оставлю ваш донос без возмездия. Идемте же!

Керн схватил Лоран за руку и повлек к двери. Она была слишком слаба физически, чтобы оказать сопротивление этому грубому натиску.

Керн отпер дверь, быстро прошел через комнату Тома и Брике и вошел в комнату, где находилась голова профессора Доуэля.

Голова Доуэля с недоумением смотрела на этот неожиданный визит. А Керн, не обращая внимания на голову, быстро подошел к аппаратам и резко повернул кран от баллона, подающего кровь.

Глаза головы непонимающе, но спокойно повернулись в сторону крана, затем голова посмотрела на Керна и растерянную Лоран. Воздушный кран не был открыт, и голова не могла говорить. Она только шевелила губами, и Лоран, привыкшая к мимике головы, поняла: это был немой вопрос: «Конец?»

Затем глаза головы, устремленные на Лоран, начали как будто тускнеть, и в то же время веки широко раскрылись, глазные яблоки выпучились, а лицо начало судорожно подергиваться. Голова переживала муки удушья.

Лоран истерически крикнула. Потом, шатаясь, подошла к Керну, уцепилась за его руку и, почти теряя сознание, заговорила прерывающимся, сдавленным спазмой голосом:

– Откройте, скорее откройте кран… Я согласна на все!

С едва заметной усмешкой Керн открыл кран. Живительная струя потекла по трубке в голову Доуэля. Судорожные подергивания лица прекратились, глаза приняли нормальное выражение, взгляд просветлел. Угасавшая жизнь вернулась в голову Доуэля. Вернулось и сознание, потому что Доуэль вновь посмотрел на Лоран с выражением недоумения и как будто даже разочарования. Лоран шаталась от волнения.

– Позвольте вам предложить руку, – галантно сказал Керн, и странная пара удалилась.

Когда Лоран вновь уселась у стола, Керн как ни в чем не бывало сказал:

– Так на чем мы остановились? Да… «Состояние больных требует моего постоянного, – или нет, напишите: неотлучного пребывания в доме профессора Керна. Профессор Керн был так добр, что предоставил в мое распоряжение прекрасную комнату с окном в сад. Кроме того, так как мой рабочий день увеличился, то профессор Керн утроил мое жалованье».

Лоран с упреком посмотрела на Керна.

– Это не ложь, – сказал он. – Необходимость заставляет меня лишить вас свободы, но я должен чем-нибудь вознаградить вас. Я действительно увеличиваю вам жалованье. Пишите дальше: «Уход здесь прекрасный, и хотя работы много, но я чувствую себя великолепно. Ко мне не приходи: профессор никого не принимает у себя. Но не скучай, я тебе буду писать…» Так. Ну и от себя прибавьте еще каких-нибудь нежностей, которые вы обычно пишете, чтобы письмо не возбудило никаких подозрений.