— Не больше двадцати четырех часов в сутки.

Я рассказал ей об отвергнутых пробах, когда продюсеры и режиссеры искали «кого-нибудь помоложе», и о том, что на Бродвей каждый год вливаются новые толпы красивых, талантливых юношей.

— У нас то же самое, — задумчиво произнесла Никки.

Она уселась на кровати, скрестив ноги, и стала мазать ногти ярко-красным лаком.

— С каждым годом на улицах все больше молодых охотниц. Ты же читаешь газеты. Им по четырнадцать — пятнадцать лет. А то и меньше. Это опасные конкурентки.

— Надо быть полным идиотом, чтоб связаться с четырнадцатилетней.

— Дело в том, — пояснила она, — что, соответственно накрашенные и одетые, они выглядят совершеннолетними. Перед тобой просто хорошенькая, гладенькая цыпочка. Ну, мужик и пользуется. Какие там у петуха моральные принципы…

— Но ты в потрясающей форме, — заверил я ее.

— Конечно, но я уже не девочка. Поэтому и рассчитываю только на десять лет.

Я смотрел, как она трудится над ногтями, сосредоточенно, сжав губы, твердо держа кисточку.

— У меня был парень, который любил делать мне маникюр, — вспомнила она. — А сейчас он уехал.

— Никки, тебе не противно? Я имею в виду то, чем ты занимаешься?

— Нисколько, — сказала она. — Может быть, потому, что и мать моя занималась тем же. Она старалась держать меня подальше, но я понимала, что происходит. Всего, два года назад я вела честную жизнь. Но отказалась от нее совершенно сознательно.

Меня восхищала ее твердость. Она шла своей дорогой так же уверенно, как Дженни Толливер — своей.

— Сначала было трудно, — подтвердила она. — Я знала многих девушек, ставших алкоголичками или наркоманками. Некоторые покончили с собой. Чтобы держать себя в руках, нужна строжайшая самодисциплина.

— Верю, — сказал я. — Кругом одни извращенцы…

— Это не самое страшное. Самое страшное — начать, решиться продать, сдать внаем свое тело. Свихнуться можно.

— Но ты ведь решилась.

— Решилась. Мозги у меня неплохие, и я подошла к делу логически. Я даже составила перечень его достоинств и недостатков.

Она покончила с ногтями, плотно закрутила бутылочку с лаком, поставила ее на место. Легла на спину, поболтала ногой.

— Достоинства, — продолжала она, — это большие деньги, независимость, никакого расписания с-девяти-до-пяти, ощущение собственной силы, о котором я сейчас не хочу говорить. Недостатки: столкновение с законом, вероятность заполучить клиента, который окажется убийцей, и мысли о том, что будет, когда я состарюсь и поседею. В конце концов я решилась и никогда не жалела об этом. Подвинься, освободи местечко.

Она вытянулась рядом, сбросила полотенце, и я ощутил на губах пряди ее длинных черных волос. От нее исходил запах мыла и собственный, присущий ее телу, непонятный аромат. Гладкое бедро легко касалось моей ноги.

— Никки, на многих жеребцов мы вышли через моего бывшего театрального агента. Конечно, за плату, и мне хорошо известно, как он нуждается в деньгах. Только поэтому он согласился. Но его это гложет. Его мучит моральная сторона дела. Тебя никогда не терзала совесть?

— Никогда, — твердо сказала она. — Какая, к черту, мораль? Ее просто не существует. Я изучала историю и знаю, что многие знаменитые государственные деятели, художники, философы имели рабов. Тогда это вовсе не считалось позорным. Бывали времена, когда шлюхам оказывали почести и уважение. Солдаты пили кровь врагов, короли женились на собственных сестрах, а гаремы существуют до сих пор. Так что же такое мораль? Стыд, грех, вина — все это слова чужого, незнакомого мне языка.

— Но ты живешь в обществе, где эти слова имеют вполне определенный смысл, — возразил я.

— Ты уверен? Мораль как мода — каждый год новый стиль. И сегодня многие считают ее излишеством в обществе, где правят деньги и власть. Добродетель — это роскошь, которую могут позволить себе только нищие.

Я рассмеялся:

— Ты настоящий циник!

— Нет, просто трезво смотрю на вещи. Может, лет пятьдесят назад меня сожгли бы на костре. Но живу я здесь и сейчас. Давай спать.

Я выключил лампу в изголовье и улегся на бок, повернувшись к ней спиной. Она подвинулась поближе, крепко и нежно прижалась ко мне.

— Питер, — сказала она в темноте, — не поверишь, но ты первый мужчина, с которым я сплю. Именно сплю. Всю ночь.

— Ну и как?

— Хорошо, — ответила она. — Уютно.

День выдался замечательный — двадцать девять «сцен» и никаких проблем. Были два «дубля», так что дневной доход составил три тысячи триста долларов.