— Пятьдесят.

— Ого!

— Можешь представить, каково искушение! Пятьдесят баксов за то, чтобы скоренько перепихнуться.

Эндерс, безумно и безнадежно влюбленный в Дженни, с негодованием произнес:

— Но ты же не можешь так с Дженни поступить!

— Конечно, потому я и сказал этой даме, что люблю свою жену. А она засмеялась и спросила, не знаю ли я кого-нибудь, кто бы заинтересовался этим предложением.

— Господи, да она настоящая нимфоманка!

— Не похоже, — на полном серьезе возразил я. — Просто богатая тетка, немного хищная, понимающая, чего она хочет, и готовая за это заплатить.

— Боже мой, куда катится мир, — с возмущением и удивлением произнес Эндерс.

— Как насчет кофе и бренди? — предложил я.

Артур недавно начал курить трубку. Вот и сейчас он ее торжественно набил, перепортил три спички и отложил, так и не закурив. Затем глотнул бренди и, стиснув зубы, переспросил:

— Пятьдесят долларов?

И я уже не впервые поразился тому, как легко обдурить невинного.

— Что, заинтересовался? — небрежно спросил я.

— Ну, не знаю… Да и где бы я мог этим заняться?

— Да хоть у нас. Меня весь день дома нет. Кстати, это ведь ты у нас хотел испытать все на свете?

— Ну что ты! — Эндерс захихикал. — А как ты думаешь, она еще зайдет в магазин?

— Наверняка. Так устроить тебе это дело?

— Ух… Слушай, а сколько времени, ну, надо с ней пробыть?

— Да все от тебя зависит… Но не думаю, что больше часа.

Понятия не имею, каким словом называют мужчин-проституток. Ближе всех «жиголо», но это слово вызывает в памяти хлыща с набриолиненными волосами и усиками, который только и делает, что танцует танго.

Так что определения, которое соответствовало бы нашим отношениям с Мартой Тумбли, человечество еще не выдумало. Но тому, что я проделал с Артуром Эндерсом, название имелось — сутенерство. Сутенер — тот, кто зарабатывает деньги торговлей чужими телами.

Однако этим же занималась и Марта Тумбли: я предоставлял мужское тело, она — женское. Мир перевернулся вверх дном. Интересно, оплачивались ли ее услуги тоже?

Я размышлял над этим вопросом в баре французского бистро на Пятьдесят первой улице — там я поджидал Дженни Толливер.

Я сюда явился прямо из «Королевских дланей» и потому не сменил свою униформу: темно-синий блейзер с медными пуговицами, серые фланелевые брюки, черные ботинки, белая рубашка и галстук с полосками какого-то английского клуба, к которому я, естественно, не принадлежал.

В зеркале на стене бара отражался черноволосый мужчина с сардонической улыбкой. В этой улыбке, решил я, определенно есть что-то дьявольское. Тем более что карман приятно оттягивал бумажник с зарплатой, выданной «Королевскими дланями», и тем, что осталось от денег Марты.

Дженни Толливер примчалась в половине девятого. Она запыхалась, глаза ее сияли. Толпа театралов уже расползалась, и мы заполучили угловой столик, заказали джин «Гибсон» и сидели, взявшись за руки.

На Дженни были черные шелковые брюки и туника цвета меда, почти никакой косметики, свои орехового цвета волосы она распустила, и они гривой укутывали плечи. Она была самой красивой девушкой в этом ресторане, о чем я ей и сообщил.

— Да здесь еще только три женщины, — засмеялась она.

— Я знаю, но ведь и некоторые официантки тоже ничего. Как провела день?

Она доложила: убиралась, ходила в прачечную и химчистку, закупала продукты, а под конец немного поработала дома; Дженни была одержима идеей завести когда-нибудь собственную студию.

— Папочка с работами становится все толще, — радостно сообщила Дженни, — и некоторые действительно недурны. Уж точно лучше, чем то, что я делаю в офисе. Это ужасно, правда?

— Что же такого ужасного? Ты хочешь стать сама себе хозяйкой, что вполне вписывается в Великую Американскую Мечту, и ради этого работаешь.

— Ты хочешь сказать, что цель оправдывает средства?

Я ухмыльнулся:

— Кто-то сказал, что если бы целью не оправдывали средства, то чем бы их оправдывали? Давай закажем еду.

Мы заказали лягушачьи лапки с таким количеством чеснока в соусе, что после этого пришлось съесть целую миску петрушки, чтобы отбить запах. Закончили ужин эспрессо и ликером.