Итак, мы рассмотрели вкратце, с какими прекрасными полномочиями водворен на небе Закон; теперь послушай, на каких условиях в соседи ему дан Суд. Юпитер вручил Суду меч и корону: да награждает короной того, кто поступает хорошо и воздерживается от зла, да карает мечом тех, кто всегда готов на преступление, и суть бесполезные и бесплодные растения.

Суду – вручил защиту и попечение об истинном законе, уничтожение неправды и лжи, внушаемых лукавыми гениями и врагами тихой и счастливой человеческой жизни; приказал также – Суду вместе с Законом – не уничтожать, но, сколь возможно, возжигать стремление к славе в человеческих сердцах, ибо это единственные самые верные шпоры, которые возбуждают людей и воспламеняют их к героическим поступкам, увеличивающим, поддерживающим и укрепляющим республики.

Саулин. А вот наши приверженцы выдуманной религии, называя тщетной всю эту славу, говорят, будто нужно гордиться – не знаю какой – каббалистической трагедией [71] .

София. Не следует суду посягать на то, что думает или воображает себе каждый, лишь бы слова и жесты его не нарушали спокойствия; но больше всего – исправлять и поддерживать то, что выражается в деяниях; не судить о дереве по прекрасной листве, но по плодам добрым, ибо те, что не дают их, будут потреблены и заменены другими, которые принесут плод. Да не верят, что боги хоть сколько-нибудь чувствуют и себя затронутыми тем, что не трогает ни одного человека, ибо боги заботятся только о том, что и людей заботит, а трогаются и гневаются лишь на такие речи, дела и мысли человеческие, которые подрывают уважение, коим держатся республики: ведь боги не были бы богами, если бы проникались горем или радостью, наслаждением или неудовольствием из-за того, что думают или делают люди, ведь тогда они стали бы зависимее людей или, по крайней мере, получали бы больше от людей, чем люди от них. Но, будучи бесстрастными, боги проявляют гнев и радость действием, а не чувством. Вот почему они не грозят наказанием и не обещают награды за зло или добро, что – в самих людях, но только за то, которое совершено в международных и гражданских сношениях, коим боги по недостаточности человеческих законов и установлений помогают своими божественными. Как же недостойно, глупо, невежественно и кощунственно думать, что боги ищут уважения, страха, любви, служения и почтения от людей ради другой какой цели и пользы, как не для самих же людей: ибо, будучи славнейшими в себе, так что извне ничего нельзя прибавить к их славе, боги установили законы не для своей славы, но для того, чтобы сообщить славу людям. Вот почему, чем дальше законы и суды от доброты и истины Закона и Суда, тем скорее они перестают устраивать и упорядочивать прежде всего область нравственных отношений людей друг к другу.

Саулин. Поистине, София, Юпитер показал своим повелением, что деревья, насажденные в садах законов, посажены богами ради плодов, и особенно таких, коими бы кормились, питались и сохранялись люди: только таких плодов запах дает богам наслаждение.

София. Слушай. Суд, как того хочет Юпитер, должен внушать людям, что боги желают любви и благоговения исключительно ради блага человеческого общества и для наивящего предотвращения пороков, докучающих последнему. Поэтому внутренние прегрешения должны быть наказаны, поскольку они обнаруживаются или могут обнаружиться во внешнем действии, и внутренне праведный никогда не станет праведным без внешних дел, все равно как растение не растение, если у него ни сейчас, ни в будущем не предвидится плодов. Воля Юпитера, дабы из целого ряда грехов большими считались такие, что приносят ущерб государству; меньшими – частному лицу; самыми малыми, когда дело идет о договоре двух; и ни во что не ставит грех, не приведший к дурному примеру или действию, приключившийся от случайного порыва в душевном состоянии индивидуума. И, соответственно этому ряду грехов, вышние боги чувствуют себя оскорбленными или больше, или менее, или меньше всего, и, наконец, вовсе не оскорбленными, а дела противоположного свойства возбуждают в них чувство удовлетворения в соответственных ступенях.

Юпитер приказал еще Суду впредь одобрять раскаяние, но никогда не равнять его с невинностью; одобрять веру и уважение, но никак не равнять их с делом и подвигом. Да смотрит Суд так же на исповедание и слово в сравнении с исправлением и воздержанием; да вознаграждает мысли лишь постольку, поскольку они просвечиваются во внешнем поведении и возможных действиях. Да не ставит рядом того, кто укрощает тело, с тем, кто обуздывает дух; не равняет бесполезного пустынножительства с плодотворною общительностью. Да различает обычаи и религии не столько по различию одежд, сколько по хорошим и лучшим навыкам в добродетели и воспитании. Да сочувствует не столько тому, может, бессильному и холодному, кто обуздал любострастный пыл, но скорее тому, кто утишил приступ гнева и кто наверняка не робок, но терпелив. Да не рукоплещет тому, кто – может, бесполезно, – принуждал себя не проявлять любострастия, а скорее тому, кто заставил себя не быть злословцем и злодеем; да не считает большим грехом гордое стремление к славе, откуда часто проистекает благо республики, чем глухую страсть к деньгам. Да не прославляет того, кто вылечил презренного и бесполезного хромца, который и здоровый мало или немного более стоит больного, больше, чем того, кто освободил родину и восстановил впадший в уныние дух; не считает равным или даже большим геройством умение затушить без воды огонь пожарища, чем без крови подавить вспыхнувшее народное восстание; не дозволяет воздвигать статуи трусам и врагам республиканского государства и во вред нравам человеческого общежития взывать к ним с речами и снами, но тем, кто строит храмы богам, распространяет культ и служение таким законам и религиям, благодаря коим возжигаются великодушие и пыл к славе – награде за полезные услуги отечеству и всему человеческому роду, – ради чего основаны также университеты, где изучаются нравы, искусства и военное дело. Да воздержится и не обещает почестей и наград вечной жизни и бессмертия тем, кого одобряют педанты и болтуны, но тем, кто любезен богам за то, что посвящает себя всецело совершенствованию своего и чужих умов, служению для общества, усердному выполнению дел великодушия, справедливости и милосердия. За это самое боги возвеличили римский народ перед прочими, ибо он своими великолепными поступками более других народов сумел уподобиться и походить на богов, прощая покоряющихся, покоряя гордых, отпуская обиды, не забывая услуг, помогая нуждающимся, защищая обиженных, возвышая угнетенных, обуздывая насильников, выдвигая вперед способных, принижая преступных: тех – устраняя и до конца изничтожая бичом и секирою, других – почитая и прославляя статуями и колоссами. Вследствие чего народ этот показал себя обузданнее и дальше от пороков некультурности и варварства, более отборным и готовым на геройские подвиги, чем другие когда-либо существовавшие народы: и пока таковы были римские законы и религия, таковы были нравы и подвиги, таковы же – честь и счастье.

Саулин. Я желал бы, чтобы Суду было наказано сделать что-нибудь решительное против необузданности грамматиков [72] , что бесчинствуют в наше время по Европе.

София. Очень хорошо, Саулин, на их счет приказал, поручил и определил Юпитер, дабы Суд удостоверился, правда ли, что они заставляют людей презирать или, по крайней мере, беззаботно относиться к законодательству и законам, толкуя, будто бы боги предписывают невозможные вещи и правят, как бы дурачась, т. е. разъясняя людям, будто боги только и умеют повелевать, чего люди не могут выполнить. Посмотрел бы, не портят ли – якобы из желания преобразовать безобразные законы и религии – наверняка все, что есть в религиях доброго, подтверждая и возвышая до самых звезд все, что есть и можно вообразить извращенного и суетного. Приносят ли они иные плоды, кроме разрыва сношений, сеяния несогласий, нарушения связей, возмущения детей против отцов, рабов против господ, подданных против управителей, кроме раскола между народами, племенами, товарищами и братьями; кроме разорения семейств, городов, республик и царств; и в заключение, не вносят ли они, несмотря на свои мирные приветы, всюду, куда ни появятся, меч разделения и огонь рассеяния, отнимая сына у отца, ближнего у ближнего, гражданина у отечества и творя прочие ужасные разлучения против природы и закона? И несмотря на свои заверения, будто служат тому, кто воскрешает мертвых и исцеляет недужных; пусть посмотрит, не хуже ли они всех, кого вскормила земля, заражая здоровых и убивая живых не столько огнем и железом, сколько своим погибельным языком.

Что это за мир и согласие предлагают они бедным народам? Не хотят ли и не мечтают ли, будто весь мир, одобрив и согласившись с их злостным и надменнейшим невежеством, успокоит их лукавую совесть, тогда как сами они не хотят ни принять, ни согласиться, ни подчиниться никакому закону, справедливости и учению: ведь во всем остальном мире и в прошлых веках не было такого несогласия и разноголосицы, как меж ними. Ибо среди 10 000 подобных учителей не сыщешь одного, у которого бы не было собственного катехизиса, если уже не обнародованного, то готового к обнародованию, о том, что он не одобряет никакого другого установления, кроме своего, находя во всех прочих, что осудить, отбросить и подвергнуть сомнению; среди них есть даже такие, что противоречат сами себе, отметая сегодня то, что они же писали вчера. Что они успели, какие обычаи сами вводят и внушают другим в делах справедливости, милосердия, сохранения и увеличения общественных благ? Воздвиглись ли благодаря их доктрине и учительству академии, университеты, храмы, больницы, коллегии, школы и заведения для искусства и науки, или же где все это раньше было, так и осталось по-прежнему со столькими же факультетами, как до их прихода и появления меж людьми? Дальше – пусть посмотрит Суд, – увеличилось ли все это благодаря их заботам или же по небрежности их уменьшилось, пало в развалины, разрушение и рассеяние? Завладевают ли они чужим имуществом или же увеличивают свое собственное добро, и, наконец, те, что перешли на их сторону, увеличивают ли и устраивают ли общественное благополучие, как делали их противники и предшественники, или же совместно только тратят, разрушают и пожирают, а отвергая дела, уничтожают всякое усердие к созданию нового и к поддержке старого?

Если все это так, если они будут упорствовать в своем убеждении, если и после предупреждения заявят себя вовсе неисправимыми, то Юпитер поручает Суду– под страхом немилости и потери занятой должности – рассеять, погубить, изничтожить и выбросить их с какой угодно силой, мощью и ловкостью так, чтоб и самое имя столь заразного семени было забыто. А все поколения Земли призывает Юпитер – под страхом разорения – вооружиться в защиту Суда до окончательного приведения в исполнение декрета Юпитера против этого позорного пятна мира.

Саулин. Я думаю, София, Юпитер не захочет так строго и окончательно осудить этих несчастных, не попытавшись предварительно их исправить, и, дав понять свое заблуждение и злословие, призвать к покаянию.

София. Так, хорошо. Потому-то Юпитер и приказал Суду действовать следующим образом. У них должны быть взяты все имения, приобретенные теми, кто проповедовал, славословил и наставлял милостыне, оставленные и завещанные теми, кто благотворил и верил в их дела, и упорядоченные теми, кто верил, что эти благотворения, благодеяния и завещания есть угодное богам. Таким образом уничтожатся плоды деревьев, что выросли из ненавистного им семени, а сами они станут поддерживать себя, сохранять, защищать и питаться только теми плодами, теми подаяниями и пособиями, которые приносят и приносили верующие, одобряющие и защищающие их мнение. Да не позволено будет более похищать и насильно захватывать то, что для общей пользы, свободно и с благодарностью, совсем в других целях и с другими средствами, создали и посеяли другие. Да удалятся они из этих якобы оскверненных домов и не едят от хлеба отлученных, но да идут жить в чистых и никому не принадлежащих домах и питаются там пищей, приуготовленной им посредством реформированного закона вновь этими благочестивыми личностями, которые так пренебрегают деланием дел и только по какой-то нелепой и глупой фантазии считают себя небесными царями и сынами божьими, а на самом деле более верят и полагаются на пустую бычью и ослиную веру, чем на полезное и великодушное дело.