Наконец-то ему удалось произвести впечатление. Перепуганные, широко раскрытые глаза Дженни остановились на нем.

– По… полицейский?

– Oui [3] . Давно в отставке, но…

– То есть в Лондоне вы ничего сделать не можете? Не можете… я хочу сказать, здесь у вас нет власти? Арестовывать преступников или что-то в этом роде?

– Совершенно верно. – Пуаро улыбнулся ей. – В Лондоне я всего лишь пожилой джентльмен на покое.

Она не глядела на дверь уже почти десять секунд.

– Я прав, мадемуазель? Вы полагаете, что подвергаетесь опасности? Вы оглядываетесь через плечо потому, что опасаетесь, как бы человек, которого вы боитесь, не вошел за вами сюда?

– О да, мне грозит настоящая опасность! – Казалось, она хотела что-то добавить. – Вы уверены, что совсем не имеете отношения к полиции?

– Абсолютно, – заверил ее Пуаро. Однако, не желая, чтобы она сочла его человеком, начисто лишенным влияния, добавил: – У меня есть друг, детектив из Скотленд-Ярда, на случай если вам нужна помощь полиции. Он еще очень молод – не более тридцати лет, я полагаю, – но в полиции пойдет далеко. Он будет рад побеседовать с вами, я уверен. Со своей стороны, я могу предложить вам… – Пуаро умолк, так как возникла круглолицая официантка с чаем.

Поставив чашку перед Дженни, она вернулась в кухню. Волосы Вразлет уже давно была там. Зная, как она любит интерпретировать поведение регулярных посетителей, Пуаро не сомневался – она уже оживленно толкует о том, что может значить визит Иностранного Джентльмена за столик Дженни. Пуаро никогда не беседовал ни с одним из посетителей «Плезантс» дольше, чем это было необходимо. За исключением тех случаев, когда он обедал здесь со своим другом Эдуардом Кэтчпулом – детективом из Скотленд-Ярда и соседом по пансиону, где он проживал в данное время, – Пуаро довольствовался собственной компанией, как и полагается в состоянии l’hibernation [4] .

Досужая болтовня официанток кофейни не волновала Пуаро ни в малейшей степени; скорее он был благодарен им за своевременное отсутствие. Он надеялся, что их тет-а-тет с Дженни приведет к тому, что она разговорится с ним более откровенно.

– Буду счастлив предложить вам свою помощь, мадемуазель, – сказал он.

– Вы очень добры, но мне уже никто не поможет. – Дженни промокнула глаза платочком. – Как бы я хотела, чтобы мне кто-нибудь помог, больше всего на свете! Но нет, слишком поздно. Я уже мертва, понимаете, ну или скоро буду. – Она обхватила себя руками, то ли для того, чтобы успокоиться, то ли в тщетной попытке унять дрожь; чаю она не выпила ни глотка. – Пожалуйста, не уходите. Ничего не случится, пока я говорю с вами. Небольшое, но все-таки утешение.

– Мадемуазель, вы меня тревожите. В данный момент вы живы, и мы должны предпринять все возможное для того, чтобы так продолжалось и дальше. Пожалуйста, расскажите…

– Нет! – Ее глаза снова широко раскрылись, и она отпрянула от него назад, к спинке стула. – Нет, не спрашивайте ни о чем! Ничего нельзя предпринять, чтобы остановить это. Это нельзя остановить, это невозможно. Это неотвратимо. О, когда я умру, правосудие наконец восторжествует. – И она снова бросила взгляд на дверь.

Пуаро нахмурился. Возможно, Дженни немного полегчало с тех пор, как он присел за ее стол, но вот ему самому определенно стало хуже.

– Правильно ли я вас понял? Вы хотите сказать, что вас преследует некто, желающий вас убить?

Взгляд полных слез голубых глаз Дженни остановился на нем.

– Будет ли это считаться убийством, если я не стану сопротивляться, а просто поддамся? Я так устала бежать, скрываться, бояться… Я хочу, чтобы все кончилось, раз и навсегда, если уж этому суждено случиться, а оно случится, потому что так должно быть. Только так можно все исправить. Я это заслужила.

– Этого не может быть, – сказал Пуаро. – Я не могу согласиться с вами до тех пор, пока не узнаю все подробности вашего затруднительного положения. Убийство не может быть справедливым. Мой друг, тот полицейский, – вы должны позволить ему помочь вам.

– Нет! Не говорите ему ни слова – ни ему, ни кому-либо другому. Обещайте мне, что не скажете!

Эркюль Пуаро не имел обыкновения давать обещания, которые не мог сдержать.

– Что такого вы могли сделать, чтобы заслужить наказание в виде убийства? Неужели вы сами кого-то убили?

– Почти! Убийство – не единственная непростительная вещь. Вряд ли вам доводилось совершить когда-нибудь такое, чему нет прощения, ведь так?

– А вам, значит, довелось? И вы уверены, что обязаны заплатить за это жизнью? Non [5] . Это неправильно. Мне бы очень хотелось уговорить вас пойти со мной в мой пансион – это совсем не далеко. Мой друг из Скотленд-Ярда, мистер Кэтчпул…

– Нет! – Дженни вскочила со стула.

– Мадемуазель, прошу вас, сядьте.

– Нет. О, я сказала слишком много! До чего я глупа! Но я сделала это лишь потому, что вы показались мне таким добрым, и еще я подумала, что вы все равно ничего не сможете сделать. Не скажи вы, что вы иностранец на покое, я бы и словом не обмолвилась! Но обещайте мне вот что: если меня найдут мертвой, попросите вашего друга-полицейского не искать моего убийцу. – Она закрыла глаза и сложила руки ладонями вместе. – О, пожалуйста, пусть никто не раскрывает их ртов! Это преступление должно остаться нераскрытым. Обещайте, что передадите это вашему другу-полицейскому и заставите его согласиться! Если вам небезразлична справедливость. Пожалуйста, сделайте, как я вас прошу.