Стихотворения
вернуться

Поляков Виктор Лазаревич
Шрифт:

Суд («Мы — дети ваши. Пред судом…»)

Мы — дети ваши. Пред судом Больных детей отцы неправы — И мы покинули ваш дом И ваши скучные забавы. В веселый час вы рождены, Герои позабытой чаши… Не вы одни осуждены: И нас осудят дети наши!

Пан («Пан безликий, скрытый тьмою…»)

Пан безликий, скрытый тьмою, Ночью бродит по горам И звериною тропою Пробирается к стадам И от страха холодеет, Напрягая чуткий слух, Но проснуться не посмеет В шалаше своем пастух.

«Она печальными очами…»

Она печальными очами Глядит с томительных страниц, Поэта созданная снами, Царица медленных цариц. Она моим не внемлет пеням, Ей не дышать, и не цвести, И в сад по мраморным ступеням Стопою легкой не сойти.

«Точно дверь блестит золоченая…»

Точно дверь блестит золоченая, Догорает заход, А за дверью ночь упоенная Притаилась, — ждет, — В косы тяжкие и усталые Красный мак вплела; Брови черные, губы алые, Вся стройна, бела.

«В тихий час неоскверненный…»

В тихий час неоскверненный, Я люблю вечерний звон,— Лаской тени усыпленный, Над полями, отдаленный, О себе забывший сон… Сумрак летний, златотканый… С угасающей зарей, Сон безвестный, сон туманный, Кто-то тихий и желанный Умирает над землей.

Рыбак («И было все кругом темно…»)

И было все кругом темно. Был грозен черный вал. Как птицы пойманной крыло Мой парус трепетал. Рыбак молчал, спокоен был, Так ясно недвижим, Что я о смерти позабыл: Я любовался им.

Лес («Он любит ночь, немую тьму…»)

Он любит ночь, немую тьму. Со светом он в жестокой ссоре. Он не расскажет никому Свое задумчивое горе. И только тайно, по ночам, Дрожат листы от тайной муки И ветви тянутся к лучам, Как умоляющие руки.

ДЕМОН-ХУДОЖНИК

He мефистофель он вертлявый, Не бес ничтожный и лукавый: Он злобы тяжкой бронзу влил В слова скудельные, простые, И формы хрупкие разбил, И безобразные, немые, Явились лики темных сил.

«Прочел я в книге мудреца…»

Прочел я в книге мудреца: Природу вещий сон тревожит, Весь мир страдает без конца, Проснуться хочет и не может. Я вышел в сад. Меня он звал, Полдневным зноем упоенный: В сияньи золотом дремал Весь этот мир, в себя влюбленный.

«Полуувядшие сады…»

Полуувядшие сады. Давно умолкшие фонтаны. На помертвелые пруды Легли вечерние туманы. К дверям старинного дворца Ведут широкие ступени, Где от высокого крыльца Ложатся призрачные тени. Гляжу в унынии немом В глубь умирающего сада. Повеет холодом, — кругом Раздастся шорох листопада — И как увядшие мечты, Как отзвук летних песнопений, В изнеможеньи с высоты Сухие, желтые листы Скользнуть на белые ступени…

«В часы бессонницы тяжелой…»

В часы бессонницы тяжелой Мой мозг усталый и больной Рисует мне мираж веселый В сияньи грезы неземной. Лазурь небес, рабыни, розы, Ирана пышные ковры, Фонтана радужные слезы И беззаботные пиры… Мечты плывут, проходят мимо, И дух полуночных теней Рисует мне неуловимо Дни светлой юности моей… Вот степи, степи, — точно море Вдали раскинулись оне… О, сколько мощи в их просторе, В их необъятной ширине! Хотел бы слиться я душою С затишьем светлым и немым, И с этой степью золотою, И с этим небом голубым…

«Другие сны, другие грезы…»

Другие сны, другие грезы… Осенний день. В сырой дали Стоят задумчиво березы, Роняя горестные слезы На грудь кормилицы-земли. Гудит, шумит над лесом буря. Кругом все пусто, — ни души. Иду я, голову понуря, В необитаемой глуши, Иду я тихо и без цели, Иду, неведомо куда: Мне жизнь и счастье надоели, Мне опротивела борьба… Как привидения, березы Стоят в таинственной дали, Роняя горестные слезы На грудь страдалицы-земли…