В несколько иной связи мы уже описывали факты, показывающие такое несовпадение. Таковы, например, данные Бойтендейка и Аббо о протекании процесса торможения пищевого поведения у амфибий. В том случае, когда животное обнаруживает, что оно преследовало несъедобную бумажку или непригодного в пищу муравья, т. е. когда данное воздействие утрачивает для него свой первоначальный смысл, то процесс угасания попыток протекает весьма быстро; обычно для этого достаточно всего 1–2 сочетаний. Другое дело, когда отношение воздействия (вид добычи), на которое направлена деятельность животного с устойчиво связанным с ним биологически важным свойством (воздействие типа а ), не меняется, но в силу изменения условий процесс осуществиться не может, так что соответствующая связь, так же как и в первом случае, не подкрепляется или подкрепляется отрицательно (удар о стекло, ранение челюсти иглами); в этом случае, как мы видели, угасание попыток происходит, наоборот, крайне медленно.

Не менее выразительны и опыты Ф. Даля (F. Dahl) с прыгающими пауками (Attus Arcuatus). Эти пауки бросаются на насекомых, не пользуясь паутиной. Кормя этих пауков обычно мухами, автор давал им в своем эксперименте муху, смоченную скипидаром; животное бросалось на нее, но тотчас ее выбрасывало. Оказалось, что достаточно всего 2–3 таких попыток, чтобы паук вовсе перестал схватывать мух, продолжая, однако, охотиться за другими насекомыми. Напомним аналогичные же факты, сообщаемые Морганом, о научении двухдневных цыплят водяной курочки не клевать кусочки апельсиновой корки и гусениц (Euchelia jacobiae) уже после однократной пробы [177] .

Наконец, в качестве примера исследования более сложных проявлений интересующего нас отношения укажем на работу Бойтендейка с обучением амфибий в лабиринте. Самое важное, на наш взгляд, в этой работе заключается в том, что ее автору удалось показать несовпадение динамики общего процесса поведения животного в лабиринте и образования собственно сенсомоторных связей (фиксация неправильных движений) [178] .

Уже приведенные примеры специфичности процесса функционального изменения инстинктивного смысла воздействия указывают на то место, которое может занять это понятие в зоопсихологии. Многие факты, с трудом интерпретируемые с точки зрения общих соображений о роли инстинкта в явлениях изменчивости поведения или объяснимые путем привлечения не раскрываемого достаточно понятия интеллекта, находят, как нам кажется, в этом понятии свое адекватное научное обобщение.

Задача генетического исследования, собственно, и заключается в том, чтобы показать развитие отношений, осуществляемых этим чрезвычайным процессом. Иначе говоря, она состоит в том, чтобы показать развитие и трансформацию смысла деятельности.

На низших ступенях развития психики животных это всегда смысл отдельных воздействующих свойств, у более развитых животных это, как мы увидим ниже, смысл отдельных предметов; на еще более высокой генетической стадии это смысл определенных межпредметных связей, смысл ситуаций. Наконец, содержание того особого отношения, которое мы обозначили термином «смысл», становится принципиально иным, как только мы переходим к человеку: биологический, инстинктивный смысл превращается в смысл сознательный, в основе которого лежат уже общественные по своей природе отношения.

Смысловые связи – это те связи, которые не осуществляют деятельность, а осуществляются ею. Процесс их образования и есть тот чрезвычайный процесс, в результате которого возникает психологическое содержание поведения и которое выражает особый принцип приспособления к среде – принцип приспособления организмов, обладающих психикой.

Его физиологическому выделению препятствовало то обстоятельство, что осуществляющие его аппараты развиваются как аппараты координации жизни организма в целом и, следовательно, неизбежно охватывают широчайшую сферу физиологических отношений, включая и всю вегетатику.

Поэтому он должен быть раньше выделен чисто функционально, что, впрочем, тоже не лишено некоторых трудностей. Дело в том, что по разным генетическим линиям, на разных ступенях развития и в разных конкретных условиях этот чрезвычайный процесс выступает совершенно различно: то в форме «пробуждения» инстинкта, то в форме явления sudden drop; то – на высших ступенях развития животных – в форме явления insight’a или образования ассоциации «после единственного сочетания».

Перейдем теперь к анализу другого момента, составляющего условие психической деятельности, а именно к анализу состояний самого субъекта.

Что же специфического мы находим в состояниях субъекта психической деятельности? Прежде всего, мы находим, что ему свойственны не только такие состояния, которые могут быть обозначены как, например, состояние голодания, состояние насыщения, состояние развивающейся жизни, состояние угасающей жизни, скрытой жизни (К. Бернар) и т. п., т. е. которые могут быть выражены непосредственно в терминах организма, в терминах, относящихся к самому субъекту. Мы находим также и такие своеобразные состояния субъекта, которые, наоборот, не могут быть выражены в терминах организма и должны быть обязательно выражены в терминах, включающих в себя указание на воздействующие на организм извне свойства, т. е. в терминах, так сказать, «объектных», характеризующих объект.

Действительно, воздействия типа α, по нашей условной схеме, хотя и не способны сами по себе изменить такие состояния организма, как, например, степень его насыщения, но все же вызывают, конечно, какие-то изменения в его внутренних состояниях. Что же в таком случае это за состояния и как выразить их существенные особенности?

Вспомним приведенные опыты Рабо с пауком. Как обозначить, как характеризовать то состояние паука, с которым связана система его движений? Для этого существует только одна-единственная возможность, – выразить это состояние через определяющее его объективное воздействие: паук чувствует вибрацию.