Едоки спаржи знают, какой аромат она придает моче. Одни находят его противным и чуют в нем мерзкую химическую вонь, другие же сравнивают с острым возбуждающим запахом женщины. Бесспорно, он наводит на мысль о физической близости между экзотическими существами в далеких землях или на другой планете. Впрочем, это дело поэтов, и я призываю их вернуться к своим обязанностям, дабы описать сей божественный запах. Все это прелюдия к поднятию занавеса, вслед за которым вы увидите меня в примыкающем к кухне тесном и жарком сортире, где я задумчиво отливаю. Окружающие меня три стены выкрашены в яркий, насыщенно красный цвет, что было сделано Салли Кли в те далекие и необычайно оптимистические времена, когда подобные вещи ее увлекали. Я только что встал из-за трапезы, которая прошла в полном молчании и состояла из разнообразных консервов, зельца, картофеля и спаржи — все комнатной температуры. Салли Кли открывала банки и вытряхивала их содержимое на бумажные тарелки. Теперь я неспешно совершаю свой туалет, мою руки и забираюсь на раковину, чтобы, зевая, рассмотреть себя в зеркале. Неужто я заслужил пренебрежение?

По возвращении я нахожу Салли Кли в той же позе. Она сидит в столовой и перебирает горелые спички, разбросанные в мутной лужице света. Некогда мы были любовниками, жили как муж с женой и чувствовали себя счастливее многих мужчин и женщин. Потом я ей наскучил, и моя настойчивость с каждым днем усугубляла ее раздражение; теперь мы обитаем в разных комнатах. При моем появлении она не смотрит на меня, и я нерешительно топчусь между ее и своим стулом, пялясь на тарелки и банки. Возможно, я недостаточно хорош, ибо слишком кряжист и у меня чересчур длинные руки, которыми сейчас я глажу Салли Кли по ее сияющим черным волосам. Под ними я ощущаю тепло ее черепа, такое живое, трогательное и печальное.

Вероятно, вы слышали о Салли Кли. Два с половиной года назад она выпустила небольшой роман, который мгновенно завоевал успех. В нем рассказывается о попытках молодой женщины завести ребенка, окончившихся горестной неудачей, хотя с медицинской точки зрения она сама, ее муж и деверь вполне здоровы. По словам «Литературного приложения “Таймс”», это сказка, поведанная с «вялой неспешностью». Другие серьезные рецензенты выступили менее сердобольно, но в первый же год было продано тридцать тысяч экземпляров в твердой обложке и к настоящему времени четверть миллиона в мягкой. Если вы не читали книгу, то, конечно, видели ее дешевое издание, покупая на вокзале утреннюю газету: закрыв руками лицо, обнаженная женщина стоит на коленях посреди бесплодной пустыни. С тех пор Салли Кли ничего не написала. День за днем она садится за пишущую машинку и ждет. Но машинка безмолвствует и лишь к вечеру переживает внезапный приступ активности. Салли не может вспомнить, как она написала первую книгу, не дерзнет уйти от того, что знает, и не смеет повториться. У нее есть деньги, время и удобный дом, в котором она, скучающая и растерянная, чахнет в ожидании.

Салли Кли кладет ладонь на мою руку, которая гладит ее волосы; поскольку голова ее опущена и я не вижу ее лица, я не понимаю, что это: признательность за ласку или желание ее прекратить. В своем неведении я иду на компромисс и беру Салли за руку, но через секунду наши руки безвольно распадаются. Я ничего не говорю и, как настоящий друг, начинаю прибирать со стола тарелки, вилки с ножами, банки и консервный нож. Дабы уверить Салли Кли, что я ничуть не задет и не огорчен ее молчанием, я сквозь зубы весело насвистываю «Лиллибуллеро» — совсем как дядюшка Тоби [2] в периоды уныния.

Именно так. Складывая тарелки в мойку, я впадаю в такую угрюмость, что едва не забываю свистеть. Затем, вопреки дурному настроению, я принимаюсь готовить кофе. Салли Кли желает, чтобы кофе был сварен из смеси не менее чем четырех сортов — в этом она подражает Бальзаку, о чьей жизни прочла в щедро иллюстрированном издании, когда знакомилась с корректурой своего первого романа. Мы всегда так говорим: ее первыйроман. Зерна необходимо тщательно отмерить и смолоть вручную — к подобной задаче физически я хорошо приспособлен. Втайне я подозреваю, что хороший кофе Салли Кли считает сутью писательства. Наверное, она говорит себе: вот вам Бальзак, написавший тысячи романов, а вот его счета за кофе, которые глядят на его поклонника из стеклянных витрин тихих провинциальных музеев. В смолотый кофе следует добавить щепотку соли и засыпать его в серебряную полость компактной нержавеющей кофеварки, присланной из Гренобля. Пока она греется на плите, из-за двери столовой я разглядываю Салли Кли. Затем делаю пару шагов в комнату, надеясь поймать ее взгляд.

Вероятно, с самого начала затея была обречена на провал. С другой стороны, она доставила потрясающее наслаждение, особенно Салли Кли. И хотя она считает, что я был излишне настойчив, безумен и «ненасытен», тогда как я, в свою очередь, полагаю, что ей больше доставляла удовольствие моя необычность («забавный черный кожистый членик», «твоя слюна на вкус будто жидкий чай»), нежели моя индивидуальность, я тешу себя надеждой, что никто из нас не испытал глубокого раскаяния. На похоронах мужа Мойра Силлито — героиня первого романа Салли Кли — мысленно произносит: «Все меняется». Интересно, спокойная, напористая и все же безоговорочно несчастная Мойра сознательно неточно цитирует Йейтса? [3] Так что, надеюсь, обошлось без горьких сожалений, когда нынешним полднем я перенес свои вещи из просторной спальни Салли Кли в комнатку под крышей. Да, я очень люблю карабкаться по лестницам и потому переехал безропотно. По правде (к чему скрывать?), меня изгнали, однако я имел собственные резоны покинуть наше любовное ложе. Несмотря на все свои прелести, эта связь слишком глубоко затягивала меня в творческие проблемы Салли Кли, и лишь после незлонамеренного подглядывания я понял, насколько я от них далек. Вынашивание художественного плода — дело весьма интимное, и мое присутствие было (и, вероятно, есть) неуместно. Салли Кли отрывает взгляд от стола, и на безмерно долгое мгновенье наши глаза встречаются. Легким кивком она дает знать, что готова принять кофе.

Мы пьем его в «гнетущем молчании». Во всяком случае, так пьют чай Мойра и ее муж Дэниел (идущий в гору администратор разливного завода), переваривая новость о том, что у них нет физиологических препятствий к деторождению. Потом они решают вновь попытаться (хорошее словцо) зачать ребенка. Вообще-то я отменно пью глоточками, но молчание, каким бы оно ни было, меня напрягает. Чашку я держу на отлете и обаятельно вытягиваю к ней сложенные трубочкой губы. При этом закатываю глаза. Было время (особенно запомнился первый раз), когда это представление вызывало улыбку на менее подвижных губах Салли Кли. Сейчас я прихлебываю кофе скованно и, вернув глазные яблоки на место, не вижу улыбки на лице Салли Кли, чьи бледные безволосые пальцы барабанят по отполированной столешнице. Она доливает себе кофе и выходит из комнаты, а я прислушиваюсь к ее шагам на лестнице.

Как уже было сказано, мое присутствие неуместно, и потому я сижу в столовой, но мысленно я рядом с ней. Вот она поднимается по лестнице, входит в спальню и садится за стол. Я слышу, как она заправляет в машинку желтоватый лист формата А4 — на точно такой же бумаге был легко сочинен ее первый роман. Теперь она проверяет, что установлен двойной пробел. Лишь письма друзьям, агенту и издателю она печатает через один интервал. Далее следует решительный удар по клавише абзаца, чтобы создать аккуратный желтоватый прогал в начале предложения, который окружат слова. Дом погружается в благоговейную тишину, а я начинаю ерзать на стуле, непроизвольно издавая писклявые вскрики. Два с половиной года Салли Кли сражается не со словами, предложениями и идеями, но с формой произведения или, скорее, с тактикой действий. Может быть, молчание стоит нарушить рассказом, в котором была бы исчерпывающе выражена единственная, но хрупко-изящная мысль? Да, но какая мысль и в какие слова ее облечь? К тому же всем известно, что хороший рассказ написать труднее, чем роман, а посредственных историй и без того пруд пруди. Может, накатать еще роман про Мойру Силлито? Закрыв глаза, Салли Кли пристально вглядывается в свою героиню и понимает, что уже написала о ней все, что знает. Нет, второй роман должен быть свободен от первого. «А что, если повествование развернется в джунглях Южной Америки?» — осторожно прикидываю я. Какая нелепость! Но тогда что? С пустой страницы выглядывает Мойра Силлито. «Напиши обо мне», — просто говорит она. «Не могу! — выкрикивает Салли Кли, — Про тебя я больше ничего не знаю!» — «Ну пожалуйста», — настырничает Мойра. «Оставь меня в покое!» — орет Салли Кли. «Про меня, про меня», — ноет Мойра. «Нет! — вопит Салли, — Я ничего не знаю! Ненавижу тебя! Отвали!»