Боевики с аппетитом принялись рвать зубами сочное мясо.

Во время чаепития в комнату снова вошел начальник охраны:

– Позвольте, господин?

– Ты хочешь сообщить мне, что Ниврай очнулся?

– Да, господин.

– И как он ведет себя? Наверняка в бешенстве, мечется в оковах.

– Нет, как ни странно, Ниврай держится спокойно.

– Ну, скоро спокойствие оставит его, взамен сначала придет ярость, затем отчаяние и бессилие. Конечно, ждать того, чтобы Ниврай стал умолять нас пощадить себя, не стоит. Он не будет ни о чем просить, так как понимает, что это бесполезно. Но мы насладимся его страданиями в полной мере, когда его жену и дочерей начнут забрасывать камнями. А может быть, я придумаю для них другую казнь, например, с живых содрать кожу. И начну с младшей дочери. Да, это будет эффектней.

– Сначала можно камнями, а потом под нож, – проговорил помощник.

– А ты кровожаден, Муса, – усмехнулся Джемал.

– Я считаю, что предатель заслуживает самой страшной смерти, ибо нет ничего подлее предательства. За это надо не просто казнить изменника, но и вырезать весь его род.

– Правильно, Муса. Продолжай в том же духе, и ты добьешься многого.

– Постараюсь, саиб.

Джемал допил чай, отодвинул пиалу, поднялся, вытер руки полотенцем:

– Ну что ж, теперь можно и с Нивраем поговорить. – Он повернулся к начальнику охраны: – Спусти в подвал лестницу, туда же двух воинов и для меня табурет. Воины пусть проверят оковы. Я не хочу, чтобы предатель вонзился своими ядовитыми зубами мне в горло. Это было бы несправедливо.

– Мне сопровождать вас? – спросил помощник.

– Конечно, Муса.

– Слушаюсь.

Джемал и Несар прошли к поднятой крышке подвала.

Охрана опустила лестницу, два боевика спустились вниз вместе с табуретом, проверили, надежно ли закован Ниврай, после чего подали сигнал наверх, и Джемал, Муса Несар и Шардани тоже спустились в подвал. Главарь банды уселся на табурет, пристально глядя на Ниврая.

Асад выдержал этот взгляд.

– Ну вот, и пришло время ответить за предательство, Ниврай, – усмехнулся Джемал.

– Да? – спокойно произнес Асад. – И кого же я предал?

– Свой народ.

– Нет, Джемал, это ты предал народ, который хочет жить в нормальных условиях, в достатке, в мире. Ты же со своими талибами решил, что имеешь особую привилегию стоять над интересами нации, вместе с кучкой фанатиков определять, как и кому жить. Я всю сознательную жизнь боролся против таких, как ты, оставаясь верным долгу и присяге. Я воевал против таких, как ты, в восьмидесятых годах, потому что понимал, будущее страны зависит от дружбы с Россией, воевал, когда орда талибов смела все ценное и живое на своем пути, погружая Афганистан в мглу средневековья, и во время нахождения в стране войск западной коалиции, потому что именно США и ее союзники создали вашу организацию, да и до сих пор финансируют ее. Так кого я предал, Джемал? В отличие от тебя?

– Хорошо говоришь, Асад. Тебе, оказывается, памятник ставить надо, как Ахмад-шаху-Масуду? – скривился главарь.

– Тебе ли говорить о памятниках, Джемал? Ведь талибы разрушили все наше национальное наследие!

– И правильно сделали. Недолго стоять и памятнику Масуду.

– Ты надеешься, что талибы после ухода натовцев навсегда захватят власть в Афганистане?

– На что надеюсь я, не важно, мне интересно, на что надеешься ты, ведь понимаешь, что смерть Хатима и Муштака я никогда не прощу.

– Понимаю и спрашиваю, чего медлишь? Я в твоих руках. Убей меня, и ты отомстишь и за Хатима, и за своего бывшего помощника, и за десятки своих головорезов, которые были уничтожены с моей помощью и при моем участии.

– Саиб! Позволь, я собью спесь с этой вшивой собаки? – выступил вперед Шардани.

– Нет, – запретил Джемал, – пусть говорит.

– В чем дело, Джемал? Почему медлишь? Я бы, попадись ты ко мне в руки, медлить не стал. Пристрелил бы тебя, как шакала.

– Легкой смерти захотел, Ниврай?

– Мне все равно. Убьешь сразу или подвергнешь пыткам, издевательствам. Вы, талибы, на это мастера. Я просто хочу, чтобы все быстрее закончилось.

– А не закончится быстро, Ниврай. Ты, оказывается, плохо знаешь меня. Если я приговариваю к смерти мужчину, это значит, что приговор распространяется и на всех его близких. На жену, детей… сестру.

Ниврай почувствовал тревогу. До этого он готовился принять смерть, но не думал об опасности, которой могла подвергнуться его семья, и тем более Наима. Но… Джемал не просто так упомянул семью и детей.

– Задумался, Асад? – неожиданно рассмеялся главарь. – Что-то пошло не так, да? И ты прав. С огромным удовольствием сообщу, что твоя жена Ламис и дочери, Гульру, Муна и Самина, сейчас под охраной верных мне людей находятся на подступах к старинному городу Хордест.

– Что?! Этого не может быть! – воскликнул Ниврай. – Ты лжешь, пес!

– Нет, Ниврай, я не лгу, и скоро ты убедишься в этом. Я дам тебе возможность какое-то время провести вместе с семьей. Ты думал, что в узбекском Джизаке я не достану их? Да мои люди даже в Москве взяли Наиму, тварь, которая с твоего согласия вышла замуж не просто за неверного, а за офицера отряда, сломавшего нам такую большую игру и уничтожившего Хатима, Муштака и верных воинов.