– Я вас слушаю.

Журналист? Не похоже. Журналисты нахрапистые и говорят быстро-быстро, торопятся. А этот говорит медленно, с расстановкой, и никакого нахрапа. Но в то же время никакого заискивания. Ровное нейтральное дружелюбие.

– Вероника Николаевна, меня зовут Михаил Петрович, – представился собеседник. – Я помощник Виталия Виленовича Соймонова и звоню вам по его поручению…

Кто такой Виталий Виленович Соймонов, Вероника сразу не сообразила. Сначала почему-то решила, что это адвокат, представляющий интересы соседей снизу. Не далее как три дня назад Вероника снова их залила, и соседи грозились судиться. У адвокатов же есть помощники, без них никуда. А потом словно молния сверкнула в голове – Соймонов! Неужели тот самый Соймонов? Владелец заводов, газет, пароходов и чего-то такого монструозного металлургического с длинным царапающим слух названием? Вот это да! Вот так номер! Зачем этому магнату вдруг понадобилась Вероника? Кроме нее, больше некому корпоратив провести?

Или это чей-то розыгрыш? На розыгрыши актерская братия традиционно сильна. Как на добрые, так и на жестокие. И первое место среди розыгрышей занимает звонок от какой-нибудь влиятельной особы. Году в девяносто пятом весельчак Ваня Габин позвонил домой Глебу Тютюнникову и, мастерски копируя голос и манеру речи тогдашнего президента, славящегося своими неожиданными кадровыми решениями, поздравил его с назначением на пост министра культуры. Сказал, что минуту назад подписал указ, который завтра будет опубликован, и решил первым сообщить «легенде отечественной сцены и светочу российской культуры» эту новость. Габин был убедителен до невозможности. Тютюнников клюнул, повелся, поверил, а на следующий день угодил в реанимацию с крупноочаговым инфарктом. Не выдержала тонкая натура горькой правды. Хорошо еще, что жив остался. Подобных случаев можно вспомнить сколько угодно, было бы желание.

«Кто это может быть?» – начала лихорадочно прикидывать Вероника. Любопытство не оставляло ее даже на пороге смерти, да и в дурацкое положение, стоя на этом самом пороге, попадать совсем не хотелось.

– Виталий Виленович давний поклонник вашего таланта, Вероника Николаевна, – продолжал помощник. – «Таежный кордон» можно назвать его настольным фильмом…

«Таежный кордон»! Ах, как давно это было! Так давно, что кажется, будто и не с ней вовсе… Вероника еще поначалу не хотела сниматься в «Кордоне», потому что ей не нравилась сама идея фильма – переплетение роковых страстей в глухой-преглухой глубинке. Кто это будет смотреть? Кого можно заинтересовать военно-провинциальным адюльтером после блистательного «Анкора»?

Спасибо режиссеру Кудлянскому – настоял, убедил, можно сказать, за руку затащил Веронику в свою картину. Уже на первой неделе съемок Веронике стало ясно, что это будет нечто. Шедевр! Бомба! Точнее – блокбастер! У нее был нюх на удачу. Безошибочная, можно сказать, интуиция. Снимали какую-то третьестепенную сцену (Кудлянский, подобно многим режиссерам, не любит начинать со сложного и главного, дает возможность людям «вжиться» в картину), и, когда прозвучало «стоп», Веронику осенило.

Предчувствие сбылось. Положа руку на сердце (как же оно сейчас колотилось!), можно было назвать роль Ксюши в «Кордоне» лучшей ролью Вероники. Неделю назад еще надо было говорить «лучшей из сыгранных», а сегодня можно сказать просто «лучшей». Ясно же, что больше никаких ролей Вероника Алецкая не сыграет. Это давно было ясно всем и наконец-то дошло до самой Вероники.

Черта подведена. Осталось только поставить точку.

Предавшись воспоминаниям, Вероника перестала слушать собеседника, но слова «Виталий Виленович хотел бы встретиться с вами» вернули ее из прошлого в настоящее.

– Встретиться? – переспросила она, окончательно убеждаясь, что это все же розыгрыш.

Ну, зачем, скажите на милость, миллиардеру с ней встречаться? Цыпочек-лялечек ему не хватает или в рекламном ролике больше не с кем сняться? Ага! Только, как говорится, свистни… С чего бы это?

– Да, встретиться, – тем же своим ровным тоном подтвердил собеседник. – Где и когда вам, Вероника Николаевна, было бы удобно?

Вот теперь-то Вероника окончательно убедилась, что ее разыгрывают. Не поняла только кто, потому что голос в трубке был совершенно незнакомым. Кто-то так виртуозно меняет свой голос, подобно покойному Габину, или подговорил приятеля? А впрочем, какая разница.

– Мне удобно сегодня! – тоном, не допускающим возражения, сказала Вероника, желая как можно скорее поставить точку в этой затее. – Через час. У меня дома.

Прозвучало это как «Отвяжись, идиот». Можно было ожидать, что «помощник Соймонова» стушуется, впадет в замешательство, но он как ни в чем не бывало спросил:

– А можно через три часа, Вероника Николаевна? Раньше Виталий Виленович не успеет.

– Хорошо, – согласилась Вероника, – пусть приезжает через три. Адрес сказать?

– Спасибо, Вероника Николаевна, ваш адрес я знаю, – ответил собеседник и отключился.

Вероника раздраженно отшвырнула от себя трубку. Напрасно ответила на дурацкий звонок, только время зря потеряла. Не так уж много у нее осталось времени, чтобы тратить его понапрасну на всяких шутников. Хватит! Баста, как говорят итальянцы! Больше никаких контактов! Все кончено! Вероника Алецкая уходит! И может, кто-то когда-то напишет о ней столь же трогательно и проникновенно, как написал об Ахматовой Евтушенко. «Не верилось, когда она жила, не верилось, когда ее не стало. Она ушла, как будто бы напев уходит в глубь темнеющего сада…» Какие слова! Какие замечательные слова! «Как будто бы напев уходит в глубь темнеющего сада…» Как это верно! Что есть человеческая жизнь, как не напев, песня, пронзительный крик истерзанной души? И не в тьму уходит, не в небытие, а «в глубь темнеющего сада». Красиво, утонченно…

Будучи не в силах больше сдерживать эмоции, Вероника разрыдалась от жалости к себе и прорыдала добрых полчаса. Кое-как успокоившись, закусила губу и отправилась в ванную, приводить себя в порядок. Из ванной прошла в спальню, села перед резным трельяжем (ручная работа, стилизация под XIX век) и по новой начала накладывать макияж. При нынешней «морде лица» макияж особой красоты Веронике добавить не мог, но все же, все же… Здесь сгладить, там подчеркнуть, обычное дело.

Глядя на себя в зеркалах (анфас – жуть и мрак, а вполоборота и если голову слегка наклонить, то еще терпимо), Вероника определилась окончательно. В пользу таблеток. Долго, нудно, зато – элегантно. Только надо правильно срежиссировать это действие, завершающий аккорд.