Но когда он вышел, я все же попробовал освободиться. Кто его знает, вдруг эта железяка заделана в известняк намертво и вытащить его можно только вместе со стенкой. Распутывать чертовы узлы не стал, а просто включил физическую мощь, дернул рукой и крюк легко, как гвоздик из сырой картошки, выскочил из стены. Полностью освобождать руку не стал, оставил на потом, чтобы продемонстрировать воочию местному вождю, с кем он имеет дело.

Старейшина отсутствовал недолго. Войдя, он молча уставился на образовавшуюся в стене дырку, а затем опустил взгляд на мою руку. Я демонстративно поднял ее на уровень глаз, а затем второй рукой небрежно, всего лишь пальцами, порвал свои путы. Они разлезлись, как полусгнившие нитки, хотя я и почувствовал их удивительную прочность. У Мальена аж глаза полезли на лоб.

– Рабом не буду, - буднично сказал я, опуская изуродованный пояс с крюком на пол.

– Не будешь, - подтвердил чернобородый Мальен, - почему ты не сказал, что на Аллока напал дзург, а ты помог ему освободиться?

Ага, значит, его сына зовут Аллок. Неблагодарный свиненок, однако, твой отпрыск, папаша. Вместо того чтобы сказать хотя бы спасибо, в рабство хотел сдать и даже не обмолвился отцу, что я спас ему жизнь. А зверюга, стало быть, звался здесь дзургом.

– А что, твой сын не мог сам об этом рассказать?
– мои слова были смесью иронии со злостью, - или твоему народу вообще чужды чувства признательности и благодарности?

– Разве ты забыл, что основные чувства приходят к нашим детям с достижением брачного возраста?

Этим ответом он меня сразил. Так вот почему парнишка вел себя так черство и бездушно! Позднее я узнал, что здешние подростки обретают стыд, любовь, скорбь, сердечность, благодарность и прочие проявления человеческого душевного состояния только по достижении ими, по земным меркам, совершеннолетия. Как только впервые юноша или девушка посмотрят на подростка противоположного пола, опять же выражаясь по земному, с сексуальной заинтересованностью, они обретают чувство любви, а вслед за ним появляются и остальные нормальные страсти, пристрастия и их эмоциональные проявления. Вслед за этим родители покупают юношам жен, и начинается их самостоятельная жизнь. Но здесь я забежал вперед, попозже будет и об этом.

– Я же говорю, что ничего не помню, - вяло парировав реплику собеседника, я впал в легкий ступор - в какой же странный мир меня занесло…

– Ты, правда, убил дзурга?
– в голосе Мальена сквозило нескрываемое недоверие.

– Я его задушил.

– Этого не может быть. Он страшный и сильный. Дзурга нельзя убить даже копьем. Его шкура, покрытая очень густой шерстью, прочна и непробиваема. К тому же дзурги в нашем лесу не водятся, они живут в горах.

– Ты не веришь своему сыну?

– Дети не умеют врать, - убежденно произнес старейшина, - но иногда могут фантазировать.

Он перевел взгляд на валяющиеся на полу обрывки пояса и поднял их.

– Хотя и джалмин невозможно порвать, - пробормотал он, - но ты же его разорвал…

Я подумал, что джалмин это пояс и поделом ему такая участь, нечего вязать честных людей, но позднее узнал, что так назывался материал, из которого здесь делали все предметы одежды и многое другое.

Мальен продолжал вертеть в руках останки пояса и посматривал на меня уже с явной опаской. Дырка от крюка, скорая расправа с путами - доказательства вроде бы налицо. Но мертвый дзург? В это, судя по выражению его лица, он никак не мог поверить.

– Может это детеныш дзурга? Или совсем больной дзург?
– сомнения его не отпускали.

– А ты сходи и посмотри, - мой выпад был недурен.

– Верно!
– довод был неожиданно принят, - надо взглянуть на это место.

И он выжидающе уставился на мои руки.

– Только без меня, - моя решительность не оставляла надежд на мое участие в поисках зверя, - к тому же я не найду, где это было.

– Аллок!

Непутевый сынишка вбежал в зал с неизменным луком в руках.

– Ты помнишь место, где на тебя напал дзург?

– Помню!
– уверенно заявил доблестный лучник.

– Сейчас я соберу людей - проводишь их туда, - и они двинулись к выходу.

У самой двери Мальен вспомнил обо мне и остановился.

– Ты никуда не уходи отсюда, - это был уже не приказ, а скорее просьба, - ничего дурного тебе у нас не сделают…

– И не ломай больше ничего, - он оглянулся еще раз.

Пока старейшина отсутствовал, я продолжил изучение окружающей обстановки. Но особых дополнительных знаний не получил. Столы трактира были рассчитаны на 5-6 стоячих мест, а всего их было четырнадцать. То есть, вместимость заведения была порядочной и, скорее всего, Мальен, занимая пост старейшины, был и его хозяином. Относительно чистые стены и неповрежденные предметы мебели свидетельствовали о том, что пьяные потасовки, если они тут и случались, были редкими и не очень буйными. Возможности отсутствия здесь спиртного я не допускал. Для чего тогда людям идти за общие столы? Борщеца похлебать? Так это, с гораздо большим комфортом, можно сделать дома. Да и не приспособлены эти столы под первые блюда, а стоячие места предполагали только к недолгой выпивке и легкой закуске.

Легкое перешептывание прервало мои изыскания, и в темноте дверного проема я заметил две пары блестящих глаз. Гадать, кому они принадлежат, я не стал - то ли прислуга, то ли домочадцы старейшины, мне то какая разница. Судя по уже увиденному, жил здешний народец небогато. Основным строительным материалом служил беловато-серый известняк. Деревянных изделий почему-то не было.

Я присмотрелся, а затем и потрогал скатерть на столе. Ткань по структуре и цвету была такая же, как и ткань, из которой был сделан пояс, только значительно толще. Наибольший интерес вызывали светильники: уж больно вычурный вид у них был, и свет они давали какой-то не искусственный, а скорее естественный. Я уже примеривался поизучать один из них поподробнее, но в это время вернулся Мальен.