Кезон полностью отдавал себе отчет в том, что Андвари обращается к нему в обеих его ипостасях — и в Мидгарде, и в Реальности, но сейчас он не стал загружать этим фактом свой ум, боясь упустить главное, которое вот-вот должно было прозвучать из уст карлика, то главное, ради которого он жил, боролся и даже потерял все, что сумел обрести на своем пути правителя и полководца. Андвари с легкой проницательной улыбкой на лице ощупывал Кезона своими блеклыми глазами, все подмечая и ничего не пропуская. Он ожидал знака понимания сказанного им. Кезон кивнул, подводя черту под диалогом, и заговорил:

— В Реальности множество людей исследуют возможности своего тела и достигли в своих трудах определенных высот.

Андвари вновь захихикал. Он взял лежащее на столе гусиное перо, обмакнул в глиняную чернильницу и провел по пергаменту ровную линию.

— Что я сейчас держу в руках? — спросил он.

— Перо, — быстро ответил Кезон. — Перо для письма.

Цверг согласно качнул головой.

— Что я смогу сделать с этим пером? Измерить, согнуть, испытать на прочность. Но как это поможет мне лучше писать буквы? Как я смогу научиться рисовать силуэты людей и животных, изучая свойства пера? Так и вы — упражняя и изучая свои тела, лишь рассматриваете стило как объект исследования, забывая о его предназначении — служить инструментом изображения. Забавно, правда? Эта ошибка произошла вследствие одного-единственного неверного допущения — вы разделили дух и тело на две составляющие, одну — возвышенную, стремящуюся к божественности, и другую — земную, тянущую назад, к плотским радостям и удовольствиям. Мидгард — мир с измененными физическими свойствами — всего лишь подсказка для людей, напоминание, что во Вселенной есть место не познанному ими и не подчиняющемуся их догматам, которые они самовлюбленно назвали законами. Но нет, люди предпочитают попирать знание своими стопами, вместо того чтобы просто поднять его с земли. Разве не бывало при тебе таких случаев, когда человек подходил к непосильной ноше и взваливал ее себе на плечи, находясь под действием уверенности в том, что данное свершение ему по силам? Как вы это объясняете? Дух взял верх над плотью! Извлек из нее дополнительные резервы! Разве не случалось тебе наблюдать, как воин в порыве яростной храбрости бросался на лезвия вражеских мечей, будучи абсолютно уверенным в том, что сегодня с ним не случится ничего страшного, и благополучно избегал смерти? Какое есть тому объяснение? Смелость города берет! Опять торжество духа! Разве ты сам не отдавал приказания в спорных ситуациях, и не всегда друзьям, поворачиваясь при этом спиной к недругам, будучи уверенным в том, что никто не посмеет тебя ослушаться, и так все и случалось? Что это было? Харизма вождя, искусство повелителя?

— А на самом деле?

— На самом деле вы видите проявления своей божественности каждый день, но, верные своим представлениям о теле и душе, упорно не замечаете их. И при этом — являетесь абсолютными рабами организмов, слугами могущественных процессов, ежесекундно в них происходящих. Запомни, Кезон, — сложно устройство Вселенной, но сложнее человеческого организма доселе ничего не создано в ней. Ответь мне, воин, зачем конструировать такой чудовищно сложный агрегат? Неужели лишь с одной целью — насыщать его пищей и выводить ненужное вместе с фекалиями? Ответ очевиден — вы и сотой доли знаний не имеете о возможностях, скрытых в ваших телах. В них заключены столь жуткие по своей силе энергия и способности, что даже ваши измерительные приборы не могут это уловить. Или все так задумано, потому что нельзя давать в руки детям небезопасные игрушки… Не знаю… Это сделано не нами… И не спрашивай кем — не дождешься ответа…

— Я спрошу о другом, Андвари. Зачем, зачем ты говорил мне об этом? Куда ты хочешь меня направить и какой в этом для тебя смысл?

— Ради ответа Кезону Юстиниану — вождю, стратегу, политику, величайшему из ныне живущих, еще раз упомяну ненавистное мне слово. Поднявшемуся из самых низов и вновь опрокинутому с пьедестала, но не павшему, побежденному, но не смирившемуся. Ты — отличный материал для бога, Кезон, и не след нам, зодчим Мидгарда, разбрасываться таким ресурсом. Почти без надежды, в смятении, ты начал свое паломничество сюда. Ты готов пройти путь до самого конца? Чтобы стать потом тем, кем не доводилось стать никому из смертных в Мидгарде? А дальше… дальше — посмотрим…

— Что ждет меня?

— Путешествие. Долгое и трудное, по неизведанным доселе землям. Тебе предстоит отправиться в Йотунхейм, чтобы обрести там новые возможности, стать тем, кем не доводилось становиться в Мидгарде никому из смертных, даже Иерархам, открывшим для вас пути сюда.

— В Йотунхейм? А почему не в Асгард?

Андвари отрицательно покачал головой.

— Чтобы подняться вверх, нужно сначала опуститься до самого низа. Разве так не произошло недавно с неким Кезоном, повелителем Баркида?

Кезон не колебался ни секунды.

— Я готов. Ты знаешь, я чувствую в себе эти способности. Так уж случилось… когда меня окружали свита и толпы поклонников, мои харизма и умение подчинять себе людей вроде как впали в спячку. Мне они просто не требовались. Существовал институт подчинения, основанный на государственном строе. Когда я остался один, в вакууме, без друзей, родных, близких, внутри меня словно всколыхнулась невидимая волна. Я знаю, что могу своим словом заставить любого человека умереть или последовать за мной. Я хочу понять природу моих способностей и развить их как можно сильнее.

— Вот-вот. Похоже, иначе с вами нельзя, смертные. Чтобы стать лучше, вам сначала нужно побывать на самом низшем уровне падения.

— Так все, что со мной произошло… — вырвалось у Кезона, и он замер, пораженный догадкой.

Цверг помедлил, потом распрямился и тяжело поднялся со своего места:

— Следуй за мной, претендент, мне предстоит открыть тебе очень многое, прежде чем ты сделаешь первый шаг по пути, что тебе уготован. Мы будем вести беседы о дороге сильных духом, о судьбе богов, оставивших нас, и предназначении… твоем, мира. О том, что нуждается в переменах, и о том, стоит ли к ним стремиться…

Андрей Винокуров. Чуть не влип

До окраины мы добрели взмокшие и уставшие, как галерные гребцы. Нас тут же окружила толпа разнообразных доброхотов, наперебой зазывая в лавки своих хозяев предложениями о продаже трофеев. Как я понял, собиратели вроде нас в Альба Лонга являлись редкостью — сильные мира сего давным-давно избрали себе другие прикольные способы получения доходов, новичков же можно было пересчитать по пальцам одной руки. Сбросив барахло, мы разжились ста семьюдесятью сестерциями и впервые почувствовали себя богачами. Женька предложил двинуть прямиком во вчерашний кабак, но я измыслил другое. Я поманил к себе какого-то ошивавшегося около очередной скупной лавки бездельника в ободранной тунике и, пообещав ему за труды твердую валюту, приказал дуть что есть духу к центральным казармам и сыскать мне из-под земли Климента. А мы пока продолжили осмотр местных ремесленных магазинов. Интересовали нас, разумеется, оружие, снаряжение и артефакты. Понятное дело, ничего особо качественного нарыть мы не смогли — следующий шаг для усиления начинался с десятого левела, но кое-что присмотрели на будущее. Я, к примеру, взял на заметку австрийский поллэкс, длинный топор с четырехгранной пикой на конце, способный рубить, разбивать и колоть. Женька долго вертел в руках греческий многозарядный полиоркет, но я ему отсоветовал — тут многострельность явно достигалась за счет точности и скорости перезарядки. Фактически — единственный выстрел, а дальше — арбалет в сторону и тяни из ножен палаш. Будущий великий лучник внимательно меня выслушал, хмыкнул: