– Отец Гнасий, – тихонько спросил один из послушников. – А разве духи небесные едят?

– Дурак, – сказал отец Гнасий, отрезая мальчику еще один ломоть хлеба, в который тот незамедлительно вцепился. Превосходный аппетит, подумал отец Гнасий, он так все кладовые опустошит. – Забыл, что ли, Писание? И едят, и пьют, и все прочее делают, что надо, если на то будет воля Заступника.

Незадачливый послушник предпочел стушеваться за спины товарищей и наблюдать за небесным гостем в благоразумном отдалении. Мальчик тем временем доел кашу, расправился с добавкой и что-то проговорил на своем языке. Отец Гнасий понял, что его благодарят за еду, и ласково ответил:

– На здоровье.

Впрочем, еда земная небесному духу не пошла впрок. Мальчик одной рукой зажал рот, сражаясь с тошнотой, а второй принялся шарить в своем мешке, откуда вскоре была извлечена тонкая серебристая пластина. По поверхности чудесного предмета пробегали зеленые и алые огоньки. Мальчик прижал пластину к груди и спустя несколько мгновений вздохнул с облегчением. Отец Гнасий подумал, что пластина является ларцом с чудесными лекарствами, но разве на небесах знают телесные страдания и хвори?

Однако с болезнью своего хозяина пластина не справилась. Мальчик негромко вздохнул и сполз под стол.

Ленинград, 2514 год

– Ничего личного, Саша, – мачеха ему обворожительно улыбнулась и пробела ладонями по округлившемуся животу, – но я хочу освободить место для них.

Солнечные лучи, падая сквозь листву яблонь маленького сада, разбитого отцом на крыше дома, искрились в ее рыжих волосах, уложенных в модную прическу. Саша смотрел на нее и не понимал, почему фигура молодой женщины размазывается и растекается перед глазами. Потом понял – это просто слезы. Он плачет и кусает губы, стоя на самом краю старинного табурета. Тонкую шею Саши охватывала петля, и веревка утекала куда-то вверх, в яблоневый цвет.

– Он не поверит, – проговорил Саша, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Не хватало еще, чтобы эта дрянь увидела, что ему в самом деле больно и страшно. Табурет крутился, раскачивался и выскальзывал из-под ног, и мир Саши, ставший в одно мгновение невообразимо зыбким, словно скользил по волнам то вверх, то вниз. – Он ни за что тебе не поверит!

Мачеха обошла вокруг табуретки, пристально рассматривая пасынка. Уже целых три дня, стоило Максиму Торнвальду, Сашиному отцу, отправиться на работу в университет, она неуловимо легким и опасным движением отправляла в шею Саши микроиглу с ядом: на несколько минут он, наполовину парализованный, терял возможность шевелиться и сопротивляться, а мачеха накидывала ему на шею петлю и пристраивала его на табурете так, что он едва мог устоять на неверном сиденье, которое так и норовило выскользнуть из-под ног. Вчера вечером Саша прочел в Федеральной сети, что яд викоина полностью распадается в организме и никак не выявляется при анализе. Доказательств не было и не будет.

– Отчего же. Поверит, – усмехнулась мачеха. – Типичное подростковое самоубийство. Ты обожал мать и так и не сумел смириться с ее смертью и скорой женитьбой отца. Максим это переживет, уверяю тебя. Скоро у него будут новые сыновья, и он их уже любит.

– Сука, – всхлипнул Саша. – Тварь проклятая.

Мачеха задумчиво смотрела на него, медленно наматывая на палец тугой рыжий локон. Солнечные лучи путались и искрились в волосах – и это было красиво. Смертельно красиво.

– Не ругайся, – промолвила она. – Это очень невежливо. Хотя мертвецу должно быть все равно.

– Лихорадка, как есть, – заявил Авиль. В монастыре он по праву считался первым знатоком всех болезней и способов их лечения. – Уж чего-чего, а лихорадку я на своем веку повидал, знаю, что это такое. Настойка змееполоха первое средство. А над кроватью надо повесить лягушачью пясть.

Отец Гнасий сильно сомневался в том, что лягушачья пясть помогает при лихорадке, но решил не спорить со специалистом.

– Известно, что лягушачий пот обладает особым запахом, вдыхание которого способно облегчить страдания больного лихорадкой, – снизошел до объяснения Авиль, видя, что его собеседник колеблется. – Напрасно вы относитесь к лягушкам с предубеждением, отец Гнасий. Это замечательное создание сотворено Заступником на благо людям, и не вина лягушки в том, что ее используют ведьмы для своих снадобий.

– Да ничего я не имею против лягушек, – отмахнулся отец Гнасий. Если Авиль принимался рассуждать на лекарские темы, то его было не остановить. – Небесное создание мучится и страдает, и я повешу тут всех лягушек, какие есть, лишь бы только он выздоровел.

Мальчик отравился монастырской едой, и серебристая пластина принесла ему лишь временное облегчение. Из трапезной потерявшего сознание ребенка перенесли в келью, где, терзаемый жаром, он до сих пор лежал, не приходя в себя. Пластина, которую отец Гнасий сейчас держал в руках, ничем не помогала. Видимо, ей умел пользоваться только владелец.

– Вещицу эту, кстати, надо изучить, – палец Авиля пронзил воздух в направлении пластины. – Следует разобраться в ее сути и понять, кто создал ее: Заступник или Змеедушец.