Прошло совсем немного времени. Сон так повлиял на Еву, что мама не могла не заметить, насколько переменилась ее дочь. Она говорила теперь о других, более важных вещах и не обращала внимания на пустяки. Но Ева не рассказывала, из-за чего она так изменилась, а мама не решалась приставать к ней с расспросами.

Так Ева и жила себе дальше, мысленно добавляя к советам Эльфи и от себя самой еще много хорошего. А что касается самой девочки-эльфа, то ее и след простыл.

Леентье перестала быть в классе единственной предводительницей, девочки выбирали теперь друг дружку по очереди. Поначалу она очень злилась, но, когда заметила, что это ни к чему не приводит, стала вести себя более дружелюбно. В конце концов к ней стали относиться как к прочим, потому что она больше не позволяла себе делать прежние промахи.

Теперь уже Ева решила все рассказать маме. Она немного удивилась, что мама вовсе не стала смеяться, но сказала:

— Дитя мое, эльфы одарили тебя драгоценным подарком. Не думаю, что они считают многих достойными такого внимания. Цени их доверие и ни с кем больше об этом не разговаривай. Поступай всегда так, как тебе говорила эта девочка-эльф, и не отступай от ее советов.

Ева становилась старше и старалась делать всем добро. Когда ей минуло шестнадцать (через четыре года после встречи с Эльфи), все вокруг уже знали, что она — приветливая, милая девушка и всегда готова помочь.

Всякий раз, когда она делала что-то хорошее, она чувствовала в себе какую-то особенную радость и теплоту и все больше и больше понимала, что значили слова Эльфи про песенку, которая должна звучать в сердце.

Она была уже совсем взрослой, когда ее однажды пронзила мысль и одновременно пришла разгадка, чем и кем могла быть та девочка-эльф. Ей стало вдруг совершенно ясно, что в ней говорила собственная ее совесть, которая во сне показала Еве, что такое добро. Но она была полна благодарности за то, что в детстве встретила эльфа, который служил ей примером.

Когда мы вынуждены были сдать свою большую заднюю комнату, это означало для нас также поступиться собственной гордостью, ибо никто из нас не привык к тому, чтобы за деньги пускать в дом чужого.

Но когда настигает нужда и сдача комнаты в аренду становится крайней необходимостью, нужно уметь отбросить и гордость, и что-то гораздо большее. И мы это сделали. Большую спальню освободили и заново обставили той мебелью, которая у нас еще оставалась. Этого, правда, не хватало для шикарной гостиной, совмещенной со спальней. Так что мой отец стал бродить по всяческим распродажам и аукционам и день за днем приносил домой то одну, то другую вещицу.

Недели через три мы уже обзавелись премиленькой корзиной для бумаг, появился и чайный столик — ну просто картинка, но все еще не хватало двух кресел и самого обычного шкафа.

Отец снова пустился на поиски и даже взял меня с собой для особой приманки. Придя на аукцион, мы уселись на деревянную скамью среди ошалевших перекупщиков и каких-то подозрительных личностей и ждали, ждали, ждали. Мы могли бы прождать вплоть до следующего дня, потому что на продажу выставляли только фарфор!

Разочарованные, пошли мы обратно, чтобы назавтра, без особых надежд, повторить свою попытку. Но… на этот раз дело пошло удачнее, и мой отец подцепил великолепный дубовый шкаф и два клубных кожаных кресла. Чтобы отпраздновать эти новые приобретения и надежду скоро найти жильца, мы позволили себе выпить по чашке чая с пирожным и радостные вернулись домой.

Но о горе! Когда на следующий день нам доставили шкаф с двумя креслами и внесли их в комнату, мать заметила, что в шкафу виднелись какие-то странные дырочки. Отец глянул… и впрямь: шкаф был изъеден древоточцем. Об этом ничего не было сказано в документах, и этого никак нельзя было разглядеть в полутемном помещении аукциона.

Как только мы это обнаружили, мы тут же стали и кресла рассматривать через лупу, и, конечно, там тоже было полно этих тварей. Мы позвонили аукционисту и попросили как можно скорее забрать все вещи обратно. Их забрали, и мать вздохнула с облегчением, когда мебель вынесли из квартиры. Отец тоже вздохнул — но с сожалением о деньгах, потерянных на всей этой операции.

Несколько дней спустя отец встретил знакомого, у которого дома имелась кое-какая мебель, которую он охотно отдал бы нам, пока мы не найдем чего-нибудь получше. Так что вопрос в конце концов был решен.

И вот мы взялись за составление надлежащего объявления, которое будет помещено в витрине книжного магазина и оплачено на неделю.

Скоро стали приходить люди, чтобы посмотреть помещение. Первым оказался пожилой господин, искавший комнату для своего неженатого сына. Мы почти обо всем уже договорились, когда сын тоже вдруг стал подавать голос и говорить такие странные вещи, что моя мать всерьез усомнилась в его рассудке — и не безосновательно, так как его отец робко признал, что сын действительно несколько не в себе. Моя мать уж и не знала, как побыстрее их выпроводить.

Десятки людей приходили и уходили, пока однажды не появился невысокий полный господин средних лет, объявивший, что будет много платить и мало требовать; на том и порешили. И действительно, этот господин принес нам куда больше радости, чем хлопот. Каждое воскресенье он дарил детям шоколад, взрослым сигареты и не раз приглашал всех нас в кино. Через полтора года он поселился со своей матерью и сестрой в собственной квартире и, посетив нас однажды, уверял, что никогда не проводил время так приятно, как с нами.