Я тебе расскажу, как это случилось со мной. Меня отдали в интернат, где мне всегда было противно, и чем старше я становилась, тем противнее. И вот как-то в свободный день я пошла совсем одна в поле. Я сидела себе и о чем-то мечтала; потом подняла глаза и увидела, что погода стоит необыкновенная, а я этого и не замечала, потому что слишком уж была занята собственными горестями.

И когда я посмотрела вокруг и поняла, что все так прекрасно, во мне вдруг смолк голос, говоривший о неприятностях. Все мои мысли и чувства были о том, как прекрасно все вокруг, и о том, что в этой красоте и заключена правда.

Так я сидела с полчаса, и когда наконец встала, чтобы вернуться в эту ненавистную школу, то совсем не чувствовала себя угнетенной, — наоборот, мне все казалось прекрасным и добрым, каким оно и было на самом деле.

Потом я поняла, что тогда впервые нашла Счастье в себе самой, потому что — в зависимости от обстоятельств — Счастье может находиться повсюду.

— И ты изменилась? — спросил он тихо.

— Настолько, что была этим вполне довольна. Конечно, бывает, я и поворчу, но такой тоски, которая тебя поедом ест, уже никогда больше не было — ведь я теперь понимала, что тоска приходила от жалости к себе самой, а Счастье наступает от радости.

Я говорила, а он смотрел в окно и, по-видимому, был погружен в свои мысли, потому что ничего не ответил. Потом он вдруг обернулся и взглянул на меня:

— Я еще не нашел своего Счастья, но зато нашел что-то другое: того, кто меня понимает!

Я прекрасно поняла, что он имел в виду, и с тех пор уже не была одинокой.

Ужасное время я переживала тогда. Вокруг бушевала война, и никто не знал, не приблизился ли последний час его жизни.

Мои родители, братья и сестры вместе со мной жили в городе, но мы все время ждали, что нас эвакуируют или что нам придется бежать. Днем не утихала стрельба и пушечная канонада, ночью мелькали какие-то таинственные вспышки и, словно из глубины, слышались глухие раскаты.

Не могу описать всего, я уже не помню с точностью жуткую сумятицу этих дней, знаю только, что целый день я только и делала, что дрожала от страха. Мои родители всячески старались меня успокоить, но ничего не помогало: страх был и внутри, и снаружи, я ничего не ела, плохо спала и все время дрожала.

Так продолжалось целую неделю, пока не настала та ночь, которую я помню так, словно это случилось вчера.

В половине девятого, как раз когда стрельба немного утихла и я, не раздеваясь, прилегла на диван, чтобы хоть немного вздремнуть, нас вдруг до смерти перепугали два сильных удара. Словно от укола иголкой, мы все вскочили и бросились к двери.

Даже мать, всегда такая спокойная, побледнела. Удары повторялись почти с одинаковыми промежутками, и вдруг — грохот, дребезжание, крики, и я стремглав бросилась прочь. С рюкзаком на спине, полностью одетая, я бежала по улице — прочь, прочь отсюда, прочь от этой ужасной, горящей массы.

Куда ни глянь, со всех сторон бежали с криками люди, горящие дома ярко освещали улицу, и все вокруг выглядело пугающе раскаленным и красным.

Я не думала ни о родителях, ни о братьях и сестрах, а только о себе, о том, что нужно бежать прочь, прочь отсюда. Я не чувствовала усталости. Охваченная страхом, я не заметила, как потеряла рюкзак, и продолжала бежать.

Невозможно сказать, сколько времени я бежала, видя перед глазами одну и ту же картину: полыхающие дома, искаженные от ужаса лица — и страх, страх повсюду. Но вдруг мне показалось, что вокруг поутихло; я огляделась, словно очнувшись от сна, и никого и ничего не увидела. Ни пожаров, ни бомб, ни людей.

Я остановилась и внимательней посмотрела по сторонам; я очутилась среди травы, над головой мерцали звезды и сияла луна, ночь стояла ясная, было свежо, но не холодно. Не слышно ни звука; смертельно уставшая, я села на землю, расстелила одеяло, которое все еще держала в руках, и положила на него голову.

Я смотрела на небо и поняла вдруг, что больше не чувствую страха. Напротив, я совсем успокоилась. Самое невероятное заключалось в том, что я вовсе не думала о своей семье и не испытывала никакого желания увидеть ее. Мне хотелось лишь покоя, и вскоре я заснула среди травы, под открытым небом.

Когда я проснулась, солнце уже взошло. Увидев в свете дня знакомые дома городской окраины, я тотчас же поняла, где нахожусь.

Я протерла глаза и еще раз огляделась. Поблизости никого не было видно, только одуванчики и листья клевера средь травы окружали меня. Я еще немного полежала на своем одеяле, раздумывая о том, что мне следует делать, но мои мысли снова и снова возвращались к удивительному чувству, охватившему меня ночью, когда я одна сидела в траве и не испытывала никакого страха.