Выпалив все это одним духом, Билгиш Туюк-ок шумно перевел дыхание и исподлобья, точно бодливый бык, уставился на грозного повелителя.

Иланчик Кадырхан стал мрачен, как грозовая туча. Он весь напрягся, точно беркут, готовый камнем ринуться на матерого волка. А посол продолжал:

— В те далекие времена твой предок по имени Тоган в поединке нечестно убил предка моего повелителя султана Бауршика — славного батыра Туйе-палвана. Пока Бауршик еще не очутился в объятиях черной земли, он не может забыть унижение родовой чести. И я приехал за куном — мздой за убийство. Чтобы достойно помянуть дух нашего предка, ты должен дать на поминки один ок кобылиц-трехлеток, а нашим храбрым джигитам на забаву и утешение — сорок одну девушку. Такова наша цена, и так только погаснет ненависть и заглохнет обида в сердцах наших.

Билгиш Туюк-ок насупился, нахохлился, разом высказав и привет, и ответ, и прошение, и решение. Лицо его стало жестким, непроницаемым, словно обтянутое сыромятной кожей. Ясно было всем, что не для мира посылают таких людей, про которых говорят: пырни ножом — и капли крови не выступит.

Кадырхан заворочался грузным телом так, что заскрипел трон, устремил пронзительный взгляд на посла. Тот сразу отпрянул, будто сорока, на которую навели лук.

— Уж если ты решился на вражду, то говори хоть честно, Билгиш Туюк-ок. Мой славный предок Тоган не исподтишка убил Туйе-палвана, а сразил его в батырском поединке. Сам ты это подтвердил. А в таком случае, как известно, мести не бывает и кун не взимается, Билгиш Туюк-ок не нашелся, что ответить на эти прямые слова, и, видимо, не знал, что делать дальше. Набрав полную грудь воздуха, он выпалил:

— Мне велено не признавать между нами перемирие. Или кун, или кровь — выбирайте!

— Коли так, докажи свою правоту и выбирай затем сам!

— Твое поведение беду накличет…

— А может быть, твой хозяин желает утолить месть в новом поединке? У Тогана есть среди нас потомок— Ошакбай-батыр. Пусть Бауршик померится с ним силой и отвагой. Победит — воля аллаха. Мы за гибель взыскивать кун не будем!

— Твое поведение беду накличет!

— Ты что, безумец?! Священным духом предка торгуешь? Как презренный торгаш выгоду ищешь?! От такого унижения тленные кости твоего предка пеплом развеются?! Зачем поганишь имя своего смелого пращура?

— Тоган обманом, исподтишка вспорол ему живот. Слова очевидца, столетнего старика, звучат в моих ушах. Да и нож, обагренный кровью, при мне!

Туюк-ок пошарил за пазухой. Видно, заведомой наглостью хотел вывести из себя повелителя кипчаков. Это было откровенное оскорбление. Кадырхан закрыл глаза и увидел, как хватает собственноручно посла за шиворот, приподнимает, как треух-тымак, и вышвыривает за чугунные ворота Салтанат Сарая… Не-ет… Он только хотел так сделать и даже вообразил, как это делает, но на самом деле сдержал себя. Не приличествует хану, как неразумному юнцу, поддаваться необузданному гневу.

— Есть старая книга, в которой правдиво описан поединок наших предков, — спокойно сказал Кадырхан.

— Какая еще книга? — насторожился Билгиш Туюк-ок.

Хисамеддин по знаку правителя развернул белый холст, достал огромную кожаную книгу, подал изумленному послу. Ни одной буквы не различавший Билгиш Туюк-ок опасливо подержал книгу, погладил обложку, полистал и положил, не зная, что делать. Потом снова взял, почему-то понюхал и опустил на правое колено. Правой ручищей он полез за пазуху, вытащил маленький, продолговатый сверток, медленно развернул, извлек крохотный — точно игрушечный — кинжал. На кончике лезвия темнело пятно забуревшей крови. Посол вложил кинжал в книгу и дрожащими руками возвратил ее Хисамеддину. Это означало: ты дал эту книгу, я возвращаю ее с ножом. Мира нет и быть не может, отныне мы — враги. По обычаю, книгу полагалось отдать правителю, однако посол, по-видимому, испугался ханской ярости.

Говорить было больше не о чем.

Кадырхан положил руку на колено:

— В следующий раз пусть пришлют мужа достойного и разумного. Такого, чтобы речам внимал и в суть дела вникал.

Билгиш Туюк-ок ответил:

— Жди возмездия. Бауршик обиды не стерпит. Он примкнет к великому владыке Востока, сила которого тебе неизвестна. Там, за горами, находится он. Твой Отрар с лица земли будет сметен. Вот тогда и ответишь за все, валяясь в пыли под копытами коней!..

Так недалекий Билгиш Туюк-ок разом раскрыл свое первоначальное намерение. Сюда уже доходили слухи о приготовлениях к походу в далекой земле кагана. Значит, союзников уже ищет себе владыка монголов.

Грузно поднялся Туюк-ок, двинулся к выходу. Глядя ему вслед, Кадырхан думал: «Отчего же правитель уйгуров раньше не востребовал мзду за убийство? Все помалкивал, а теперь вдруг вспомнил. Значит, поддержку почувствовал, опору. И сразу же к подлости прибег, про мзду вспомнил».

От этих дум становилось тревожно.

Неслышной тенью возник старик визирь. Склонившись, сообщил еще одну худую весть:

— Облаченный в шкуру медведя посол из студеной страны Сабр ушел вслед за разъяренным Билгишем Туюк-ок. И не просто ушел, а вместо речей и прошений своих толстую камчу, из тридцати ремешков сплетенную, оставил…

«Какая досада! Значит, и этот из себя обиженного корчит, открыто к врагам переметнулся. К правителю уйгуров подлаживается, на ссору напрашивается. Страна Сабр и ее правитель послали с доброй волей и благостной целью заключить мир и дружбу с нами, а этот глупец ушел, поддавшись примеру первого встречного. Да падет на него самого божий гнев!»

Кадырхан вновь положил ладони на колени.

В Салтанат Сарай, толкаясь и шурша одеждами, вошли купцы и путешественники, проделавшие от Хазарии семидесятидневный изнурительный путь. Среди них были люди и из самой Хазарии, из страны урусов Кыйева, с берегов западного моря. Кадырхан видел: это люди все бывалые, их взоры не мог насытить ни простор степей, ни блеск золота. Вошли, встали степенно, с достоинством; как принято, низко поклонились. Потом застыли, скрестив руки на груди. Лица их были утомлены и черны от дорожного загара и усталости. Необъятная кипчакская степь, начинающаяся у далекого Итиля, вымотала их в пути. Рослые, сильные, они заметно исхудали телом.