– Пожалуйста, мисс, – сказала горничная на следующее утро, около одиннадцати. – Миссис Милвейн ждет в кухне.

Из деревни прислали длинную плетеную корзину с цветами, и Кэтрин, стоя на коленях на полу в гостиной, разбирала их – Кассандра наблюдала за ней из кресла, время от времени вяло и безуспешно предлагая свою помощь.

Сообщение горничной произвело на Кэтрин странное действие.

Она встала, подошла к окну и, как только горничная удалилась, сказала взволнованно и грустно:

– Ты знаешь, в чем дело?

Кассандра не знала.

– Тетя Селия в кухне, – повторила Кэтрин.

– Почему в кухне? – спросила Кассандра, она действительно не понимала.

– Вероятно, что-то разузнала, – ответила Кэтрин.

– Про нас? – спросила Кассандра, имея в виду то, что больше всего занимало ее.

– Бог ее знает, – ответила Кэтрин. – Но нечего ей делать в кухне. Я приведу ее сюда.

Строгий тон, которым были произнесены эти слова, наводил на мысль, что привести тетушку Селию наверх было по какой-то причине необходимой воспитательной мерой.

– Ради Бога, Кэтрин, – воскликнула Кассандра, вскочив с кресла и явно разволновавшись, – не торопись! Не дай ей заподозрить. Помни, ничего определенного…

Кэтрин кивнула несколько раз, заверяя, что так и будет, однако настроение, в котором она покидала комнату, заставляло усомниться в ее дипломатическом таланте.

Миссис Милвейн сидела – вернее сказать, балансировала – на краешке стула в комнате для прислуги. Была ли у нее веская причина предпочесть полуподвальное помещение или оно просто по духу соответствовало характеру ее изысканий, но, когда ей требовалось сообщить что-то узкосемейное и с глазу на глаз, она неизменно входила через черный ход и садилась в комнате для прислуги ждать хозяев.

Она это делала под предлогом того, что не хочет беспокоить мистера и миссис Хилбери. Однако на самом деле миссис Милвейн сильнее других дам, своих ровесниц, зависела от восхитительного чувства сопричастности к интимным тайнам и страданиям, а гнетущая обстановка усиливала эти ощущения, вот почему от нее трудно было отказаться. Чуть не плача, она стала отказываться, когда Кэтрин пригласила ее пройти наверх.

– Мне надо кое-что сказать тебе наедине, – предупредила она, чувствуя, что ее выманили из засады.

– В гостиной никого…

– Но мы можем столкнуться с твоей матушкой на лестнице. Или потревожить отца, – возразила миссис Милвейн, на всякий случай переходя на шепот. Но так как для успеха дела требовалось присутствие Кэтрин, а та решительно отказалась беседовать на кухонной лестнице, миссис Милвейн ничего другого не оставалось, кроме как последовать за ней. Поднимаясь по лестнице, она не забывала украдкой поглядывать по сторонам и подбирать юбки и с особой осторожностью, на цыпочках, пробиралась мимо дверей, открытых и закрытых.

– Нас никто не подслушает? – заговорщицки спросила она, добравшись до относительно безопасной гостиной. – Вижу, что отрываю тебя от дела, – добавила она, глядя на разложенные по полу цветы. И тут же спросила: – Кто-то тут сидел с тобой? – показывая на платочек, который Кассандра случайно обронила, скрываясь.

– Кассандра помогала мне ставить цветы в воду, – сказала Кэтрин так отчетливо и громко, что миссис Милвейн нервно поглядела на входную дверь и на портьеры, отделявшие маленькую комнату с реликвиями от гостиной.

– А, так, значит, Кассандра все еще с тобой, – заметила она. – Это от Уильяма такие прекрасные цветочки?

Кэтрин села напротив тетушки и не ответила ни да ни нет. Она смотрела мимо нее, казалось, она внимательно изучает узор на занавесках. Еще одним преимуществом подвала, с точки зрения миссис Милвейн, была возможность сидеть совсем рядом, и освещение там было тусклое по сравнению с гостиной, где щедрые потоки света из трех окон окутывали сиянием и Кэтрин, и цветочную корзину на полу, и даже немного угловатую фигуру миссис Милвейн окружали золотистым коконом.

– Из Стогдон-Хауса, – коротко ответила Кэтрин.

Мисс Милвейн чувствовала, что ей гораздо проще было бы выложить племяннице то, ради чего она и пришла, если бы они сидели поближе, потому что духовная дистанция между ними была огромна. Однако Кэтрин даже не пыталась завязать разговор, и миссис Милвейн, дама по-своему отважная, начала без предисловий:

– О тебе много говорят, Кэтрин. Поэтому я и пришла сегодня. Надеюсь, ты простишь меня за то, что я тебе скажу – видит Бог, я бы с удовольствием промолчала. Но не могу. Это для твоего же блага, дитя мое.