— Что, Тимур? — Я изобразила тревогу.

— Студия сгорела, — он теребил обструганный завиток над ухом, — и все, что там было, — тоже! Плохая проводка! Все. Это судьба, это к лучшему. — Несмотря на такой вывод, он выглядел как человек, потерявший часть души. — Ничего, прорвемся, мы, кочевники, и не в такое влипали!

— Да уж! — Я обняла его, постаралась утешить, лицемерно ища сочувственные слова. Но было понятно: если разговор повелся с привлечением историко-этнографических параллелей, то удар не причинил моему Тамерлану смертельных ран.

Потом объявили начало регистрации на наш рейс.

С тех пор «Лабиринты», уютно разместившиеся в маленькой комнатке в запасниках «Арт-салона» Михаила Ижевского, стали моей собственной безраздельной тайной.

Потом все тоже было трудно. Тимур, капризный, измученный, подозрительный, больной телом и душой, изматывал силы моей любви. Я боялась, что не выдержу, не справлюсь, сломаюсь, скисну, снова совершу нечто самоубийственное. Куплю наркоты, начну принимать ее вместе с Тимуром, потеряю его, себя, наше будущее, наше прошлое — все. Однако чем труднее приходилось, тем яснее я чувствовала нечто новое, особенное, то, что давало мне силы из ниоткуда.

Это новое заключалось в удивительном понимании того, что я — есть! Я — личность, я живу, я точно это знаю, потому что теперь мне есть с чем сравнить. И меня все меньше интересует мое отражение в глазах других людей. Я по-разному отражаюсь в сотнях глаз, изображение такое, будто смотришься в маленькие кусочки зеркала, развешанные повсюду, куда ни войдешь, но разве это важно, если я абсолютно точно знаю, кто я?

P.S. Тимур Багров избавился от наркотической зависимости после третьего курса терапии в иностранной клинике, но его новые картины были представлены на суд зрителей и посетителей его интернетовского сайта только через десять лет. Варя Багрова посвятила свою жизнь своему мужу и Фонду по поддержке молодых художников провинции имени Риты Садковой.