И вот в этот прекрасный день показалось около дюжины лодок. На каждой развевался красный флаг, а на передней, моторной с железным корпусом, оглушительно грохотали гонги с барабанами. Поначалу никто и думать не думал, что скоро начнётся резня, казалось, это осенняя поездка за город, организованная комсомольцами или профсоюзом какого-нибудь предприятия или организации.

Стоя на песчаной дюне, мы с Дяо Сяосанем наблюдали, как лодки пристают к косе, как люди на них, переговариваясь, спрыгивают на берег. Я время от времени негромко докладывал Дяо Сяосаню обстановку, а он, наклонив голову и навострив уши, прислушивался к доносящимся звукам.

— Человек сто, — комментировал я. — Похоже, туристы. — Послышался свисток. — На отмели сошлись, собрание, что ли. — Ветер доносил обрывки речи человека со свистком.

— Велел построиться, — повторял услышанное Дяо Сяосань. — Прочёсывайте, как сетью, без надобности не стрелять, загоняйте их в воду…

— Что? У них оружие? — изумился я.

— По нашу душу явились, — заключил Дяо Сяосань. — Дай сигнал, собирай бойцов.

— Давай ты — я вчера, когда рыбу ел, горло наколол.

Дяо Сяосань набрал полную грудь воздуха, запрокинул голову, полураскрыл рот, и из глубины его глотки вырвался высокий и пронзительный клич, похожий на вой сирены воздушной тревоги. Ветви деревьев на косе зашевелились, заросли травы раздвинулись, и множество кабанов, больших и маленьких, старых и молодых, собрались со всех сторон на дюне. Всполошились лисы, встревожились барсуки, перепугались дикие кролики. Кто задал стрекача куда глаза глядят, кто забрался поглубже в норы, кто кружил на одном месте, наблюдая.

В смоле и песке, одинаково золотисто-коричневатые, вскинутые головы и разинутые рты, большие выступающие клыки и поблёскивающие глазки, две с лишним сотни кабанов, большей частью связанные со мной кровными узами — вот оно, моё войско. Возбуждённо ждут, не находят места и готовы действовать — скрипят зубами и топают.

— Дети мои, — обратился к ним я, — это война. Они пришли с оружием, поэтому наша тактика — искать лазейки, уклоняться, не дать им погнать нас на восток, пробираться к ним в тыл!

Вперёд выскочил кабан свирепого вида.

— Не согласен! — воскликнул он. — Нужно сплотить ряды, ударить в лоб и скинуть их в реку!

Известен он был как Драное Ухо. Весом триста пятьдесят цзиней, огромная голова покрыта толстым слоем смолы и песка, одно ухо наполовину откушено в героической схватке с лисами, развитые жевательные мышцы и острые зубы. Помню, он хватанул одного лиса так, что у того голова на куски развалилась. Один из самых мощных бойцов, но мне не родня. Поначалу я считал, что этот заводила среди местных кабанов ещё молод, чтобы сразиться со мной, но теперь он уже подрос. Я давно говорил, что роль предводителя кабанов меня не очень прельщает, но этому свирепому типу передавать её не хотелось.

— Выполнять, что велел Великий Вождь! — поддержал меня вставший Дяо Сяосань.

— А если Великий Вождь велит сдаваться, что, сдаваться будем? — недовольно пробурчал Драное Ухо.

Многие тоже заворчали, и в душе я расстроился. Стало ясно, что повести за собой это воинство будет непросто. Если не обуздать Драное Ухо с компанией, жди раскола, но перед лицом врага с внутренними делами разбираться некогда.

— Исполняйте приказ, разойдись! — строго скомандовал я.

Многие, действуя как велено, скрылись среди деревьев и зарослей травы, но сорок с лишним кабанов, очевидно, приспешники Драного Уха, с гордым видом последовали за ним навстречу людям.

Те выстроились длинной змеёй с запада на восток и двинулись вперёд. Кто в соломенной шляпе, кто в брезентовой туристской кепке; в тёмных очках и в очках от близорукости; в куртках и костюмах; у одних на ногах кожаные туфли, у других кроссовки; одни несут гонги и колотят в них на ходу, другие достают из карманов и запускают хлопушки; те, что с дубинками, молотят по зарослям травы, те, что с ружьями, шагают вперёд с громкими криками… Далеко не все молодые и здоровые, были и седые сгорбленные старики с острым взором; не только мужчины — десяток девиц.

— Бах-бабах! — Это взрывались хлопушки двойного действия, «двухпинковые», как их называют в народе, у земли они взрываются с жёлтым дымком, а в воздухе — белым.

— Бум… — гудел треснутый гонг, такие используют в сычуаньской опере.

— Выходи, не то стрелять будем! — кричали те, что с дубинками.

Вся эта разношёрстная компания действовала кто в лес кто по дрова. Разве это охотники, идущие с облавой? Так в пятьдесят восьмом воробьёв пугали. Я заметил народ с Пятой хлопкообрабатывающей фабрики, потому что углядел тебя, Цзефан. Ты тогда уже стал штатным рабочим, бригадиром контролёров качества. Твоя жёнушка Хэцзо тоже в штате, работала поваром в столовой. Рукава твоей серой куртки закатаны, видны сверкающие часы. Жена твоя тоже здесь — наверное, надеется привезти на фабрику кабанятины, сдобрить рацион работников. Были там и работники коммуны и торгово-закупочного кооператива, а также жители разных деревень Гаоми. Заправлял на этом мероприятии, очевидно, человек с жестяным свистком на шее. Кто таков? Да Симэнь Цзиньлун. В некотором смысле мой сын, так что это великая битва свиней и людей была также и сражением между отцом и сыном.