— Ну это ты здорово провернул, Лань Кайфан!

— Что я провернул? Ничего я не проворачивал… — промямлил он.

— Не надо скромничать. Я всё слышала, когда маме докладывали. Она аж зубами заскрипела, мол, у этих двоих ни стыда ни совести, надо проучить их как следует!

Твой сын повернулся, чтобы уйти, но она задержала его, даже по ноге пнула от злости:

— Куда? Я ещё не всё сказала!

Этот дьяволёнок уже впечатлял изящной фигуркой, этакая искусно выточенная статуэтка из слоновой кости. Маленькие грудки как распустившиеся бутончики — перед её девичьей красотой было не устоять. Лицо твоего сына казалось рассерженным, но в душе он давно капитулировал. Я невольно вздохнул: у отца любовная драма бурно разыгрывается, и у сына любовные дела дают первые ростки.

— Терпеть не могу твоего отца и свою тётку, — заявила она. — Она у моих бабушки с дедом как неродная, никакого родства не признаёт. Мать и родители заперли её в комнате и три дня и три ночи по очереди уговаривали оставить его, бабушка даже на колени вставала, а она и слушать не хочет. А потом перелезла через стену и убежала к твоему беспутному отцу! — И процедила сквозь зубы: — Ты наказал отца, а я хочу наказать тётку!

— Не хочу я больше дела с ними иметь, — буркнул твой сын, — с этими кобелём и сучкой!

— Верно, так и есть! — обрадовалась Фэнхуан. — Кобель и сучка, мама тоже их так называла!

— Не люблю я твою маму!

— Как ты смеешь не любить мою маму! — злобно ткнула его кулаком Фэнхуан. — Моя мама — секретарь уездного парткома, она под капельницей руководила во дворе школы ликвидацией последствий стихийного бедствия! У вас что, дома телевизора нет? Разве не видел по телевизору, как она харкала кровью?

— У нас телевизор сломался. Ну не нравится она мне, тебе-то что?

— Завидуешь просто! — хмыкнула Фэнхуан. — Противная рожа синяя, урод несчастный!

Твой сын схватил ремень её ранца, с силой потянул к себе, а потом оттолкнул, и она ударилась о ствол чинара.

— Ты мне больно сделал… — сморщилась она. — Ладно, ладно, не буду больше тебя рожей синей обзывать. Буду звать Лань Кайфан. Мы ведь с тобой вместе росли, значит, старые друзья, верно? Я хочу наказать тётку, и ты должен помочь мне в этом.

Твой сын снова зашагал прочь. Она обогнала его и преградила дорогу, выпучив глаза:

— Ты слышал, что я сказала?!

Тогда мы не собирались бежать куда-то далеко, хотели лишь переждать разразившуюся бурю в спокойном месте, а потом оформить всё по закону и решить вопрос с моим разводом.

Недавно назначенный секретарём парткома Люйдяня Ду Лувэнь когда-то работал начальником отдела политико-идеологической работы торгово-закупочного кооператива. Мой преемник, он был и моим закадычным другом. Я позвонил ему с автобусного вокзала и спросил, не может ли он помочь с укромным домиком. Поколебавшись, он согласился. В автобус мы садиться не стали, а незаметно проскользнули в восточную часть города, в прилепившуюся на берегу Великого канала деревушку Юйтуань. Там на пристани наняли лодку и поплыли вниз по реке. Под навесом к решётчатой переборке был привязан — чтобы не вылез — красной лентой за ногу годовалый ребёнок хозяйки лодки, женщины средних лет с худощавым лицом и огромными, как у оленя, глазами.

На небольшой пристани нас встретил на своей машине Ду Лувэнь и отвёз в трёхкомнатный домик на заднем дворе городского кооператива. Под напором частного бизнеса кооператив почти разорился, персонал подался в индивидуальные предприниматели, осталась лишь пара пожилых работников присматривать за помещениями. Там, где мы поселились, раньше жил партсекретарь кооператива. Он уже вышел на пенсию и уехал в город, а вся домашняя утварь осталась.

— Вот здесь и укроетесь, — сказал Ду Лувэнь. Указывая на мешок с мукой, мешок риса, две бочки растительного масла, колбасу, консервы и прочие продукты, он добавил: — Будет что нужно, звоните мне домой. Просто так ни в коем случае не высовывайтесь, тут вотчина секретаря Пан, а эта может нагрянуть непредвиденно.

Так началась наша бесшабашная счастливая жизнь. Мы готовили еду, ели, а потом только и делали что обнимались, целовались, ласкались и сливались в любви. Хоть мне и неудобно, должен признаться вот в чём. Из дома ушли впопыхах, переодеться не во что, поэтому большую часть времени мы проводили голышом. Заниматься в таком виде любовью — нормально, но сидеть друг против друга голыми с чашками в руках и есть кашу казалось нелепо и смешно.

— Мы тут как в райском саду, — смеясь, говорил я Чуньмяо.

Мы не разлучались ни днём, ни ночью, всё смешалось — сон и явь. Однажды, когда, утомлённые любовью, мы забылись глубоким сном, Чуньмяо вдруг испуганно растолкала меня:

— Мне приснилось, что тот малыш в лодке залез ко мне, назвал мамой и стал просить грудь.

Сопротивляться чарам обольстительницы Фэнхуан твой сын был не в силах. Он помог ей осуществить задуманное наказание Чуньмяо, а твоей жене знай зубы заговаривал.

Следуя за вашими с Чуньмяо запахами, которые сплелись, как две верёвочки, я безошибочно вывел их тем же путём, что прошли и вы, на пристань в Юйтуань. Мы поднялись на лодку той же оленеокой женщины, где под навесом был привязан смуглый карапуз в красном набрюшнике. Он очень обрадовался нам, ухватил меня за хвост и потащил его в рот.