— Всё в порядке, можно отнести в хлев, пусть матку сосёт.

В это время подошёл Хун Тайюэ и стал гладить грубой пятернёй мою гладкую шёлковую шёрстку:

— Ты, Баофэн, не думай, что пользовать свиней ниже твоего достоинства!

— А я и не думаю, секретарь, — спокойно ответила она, собирая сумку с лекарствами. — По мне, что скотина, что человек — какая разница.

— Вот и хорошо, что у тебя такое понимание, — одобрил Хун Тайюэ. — Председатель Мао призывает выращивать свиней, это вопрос политический, и хорошо справляться с этим значит проявлять преданность ему. Цзиньлун, Хучжу, понятно вам?

Хучжу поддакнула. Цзиньлун, опершись плечом на хурму и свесив набок голову, курил дешёвую сигарету, что по девять фэней [146] пачка.

— Цзиньлун, я ведь вопрос задал, — недовольно бросил Хун Тайюэ.

— Да слушаю я, слушаю внимательно, — покосился на него Цзиньлун. — Или хочешь, чтобы я все высочайшие указания Председателя Мао по свиноводству процитировал?

— Цзиньлун, — продолжал Хун Тайюэ, поглаживая мне спинку, — ты всё дуешься, знаю. Но не забывай, что некий Ли Жэньшунь из деревни Тайпинтунь в газету с драгоценным образом Председателя Мао солёную рыбу завернул. Так восемь лет получил, и сейчас на исправительных работах в госхозе Шатань. А твоё дело куда как серьёзнее!

— У меня всё получилось ненамеренно, по сравнению с ним совсем другое дело!

— Будь оно намеренно, под расстрел бы пошёл! — вскинулся Хун Тайюэ. — Знаешь, почему я тебя выгораживаю? — И он покосился на Хучжу. — Хучжу вон вместе с матерью твоей на коленях упрашивали! А главное, конечно, и сам могу о тебе судить. Происхождение у тебя хоть и негодное, но ты с малолетства вырос под красным знаменем, перед «культурной революцией» мы именно таких и воспитывали. Окончил среднюю школу, человек образованный — то, что нужно для революции. Не думай, будто выращивать свиней недостойно твоих талантов. В нынешней ситуации это самая почётная, самая трудная задача. Поставив тебя сюда, партия проверяет, как ты относишься к революционной линии Председателя Мао!

Цзиньлун отшвырнул окурок, выпрямился и, склонив голову, слушал это внушение.

— Вам очень повезло — но мы, пролетарии, про удачу не поминаем, мы оцениваем конкретную ситуацию. — И Хун Тайюэ поднял меня, держа под брюшко на ладони, высоко над головой. — У нас в деревне свиноматка принесла сразу шестнадцать поросят: такое во всём уезде, во всей провинции редкость. А в уезде как раз ищут образец свиноводства. — И он загадочно произнёс, уже не так громко: — Образец, понятно? Ясно, что значит это слово? Образцовыми считаются террасные рисовые поля в Дачжае, добыча нефти в Дацине, сады в Сядинцзя, даже танцы для старух, что организовали в Сюйцзячжай. Почему бы нам, свиноводам Симэньтунь, не стать образцовыми? Ты вот, Цзиньлун, когда пару лет назад ставил образцовые пьесы и привёл силком Цзефана вместе с волом твоего отца в коммуну, разве не хотел создать образец?

Цзиньлун вскинул голову, глаза его возбуждённо сверкнули. Зная характер сына, я понял, что в его талантливой голове с лёту могла зародиться идея создать нечто с сегодняшней точки зрения вздорное и смехотворное, что, однако, могло в те времена снискать всеобщее одобрение.

— Я уже стар, — продолжал Хун Тайюэ. — И сейчас, заняв этот пост снова, надеюсь лишь, что смогу управляться с делами в деревне, дабы оправдать доверие революционных масс и начальства. Вы не такие, вы молоды, у вас необозримые перспективы. Будете хорошо работать — успех делить вам, ну а случись что — отвечать буду я. — Он указал на членов коммуны, которые копали канавы и возводили стены в абрикосовой роще. — Через месяц у нас будет двести свинарников садового типа, где планируется выращивать по пять голов на человека. Больше свиней — больше удобрений, больше удобрений — больше зерна. Зерно в руки идёт — в сердце меньше забот, «глубже рыть траншеи, больше запасать зерна, не претендовать на гегемонию», [147] «поддерживать мировую революцию», «каждая свинья — это снаряд, выпущенный по империалистам, ревизионистам и реакционерам». Так что шестнадцать поросят, что принесла наша свиноматка, — это, по сути, шестнадцать таких снарядов. А наши свиноматки на самом деле — авиаматки, авианосцы, с помощью которых мы поведём генеральное наступление на империалистов, ревизионистов и реакционеров! Теперь вы, должно быть, понимаете важность назначения вас, молодых людей, на этот пост?

Я слушал эти пафосные речи Хун Тайюэ, а сам не спускал глаз с Цзиньлуна. После нескольких перерождений наши отношения отца и сына постепенно ослабли и превратились в нечто вроде воспоминания, в этакую полустёршуюся запись в родословной. Слова Хун Тайюэ подействовали на Цзиньлуна как сильный стимулятор: его мозг пришёл в движение, сердце забилось, он рвался в бой. Потирая от возбуждения руки, он подошёл к Хун Тайюэ. Щёки у него привычно подёргивались, большие тонкие уши подрагивали. Я знал, что такое у него бывает перед выступлением с пространной речью. Но на сей раз никакой речи не прозвучало — видать, жизнь пообломала, заставила повзрослеть. Он взял меня из руки Хун Тайюэ и крепко прижал к груди: я даже почувствовал, как бешено колотится его сердце. Наклонившись, он поцеловал меня в ухо — в образцовых материалах будущего этот поцелуй может стать важной деталью в жизнеописании знатного свиновода Лань Цзиньлуна: «Спасая новорождённого поросёнка от удушья, Лань Цзиньлун провёл искусственное дыхание рот в рот. Полумёртвый, весь в синюшных пятнах крохотный поросёнок ожил и возвестил об этом повизгиванием. Поросёнок спасён. Но выбившийся из сил Лань Цзиньлун рухнул в свинарнике без сознания, успев твёрдо заявить: „Секретарь Хун, с сегодняшнего дня хряк мне отец, а свиноматка — мать!“ — „Вот это ты верно сказал! — обрадовался Хун Тайюэ. — Нам и нужна такая молодёжь, которая ухаживала бы за общими свиньями как за отцом и матерью“».

Как бы люди в фанатичном угаре ни осыпали свиней великолепием характеристик, свинья остаётся свиньёй. Какой бы любовью и вниманием меня ни окружали, я уже принял решение умереть от голода и покончить с этой свинской жизнью. Я собрался предстать перед Яньло-ваном, устроить скандал в его чертогах, побороться за право быть человеком и за достойное перерождение.

Когда меня вернули в свинарник, старая свиноматка уже лежала, раскинувшись, на изумрудной травке, а у её сосков, жадно ухватив их и причмокивая, плотной массой сгрудились поросята. Те, кому не удалось прорваться к соскам, беспокойно повизгивали, отчаянно пытаясь протиснуться между более удачливыми. Одним это удавалось, других выпихивали, третьи забирались на спину матери и пронзительно верещали, подпрыгивая. Свинья похрюкивала с закрытыми глазами, и всё это вызывало жалость и отвращение.