Шрифт:
— Не может быть потому, что считается общепринятым в обществе? — поддела его Натин.
— Мы не знаем, чем это вызвано. — наконец выдал профессор что-то более-менее связное.
— Дайте угадаю! — прищурившись бросила Натин — вы обнаружили, что при феодализме люди питались лучше, чем сейчас, при более прогрессивном строе.
Профессор набычился и покраснел.
Натин кивнула.
— У вас это вызвало… мнэ… когнитивный диссонанс, разрыв шаблона и вы впали в ступор. Ибо считается, что если строй более прогрессивный, то люди должны при нём жить лучше. Так?
— Да. Так. Так должно быть! — выпалил профессор и в этой его фразе прозвучала искренняя обида. Обида на факт, с которым невозможно поспорить. То, что бросила Натин, он понял с трудом. Понял лишь то, что дамочка оказалась не просто слишком умной, как он обнаружил при первом знакомстве. Но ещё и более образованной чем он сам. А это ещё больше заставляло его чувствовать собственное унижение.
До этого, весь мир казался понятным и стройным. Так было и с представлениями о «более прогрессивном строе» о котором трындели на всех углах, о «превосходстве Европейской мысли», о «магистральном пути человечества», которым, как следовало из всего предыдущего только «просвещённая Европа» и следует. Так же было и с представлениями о женщинах, которые суть все дуры и их единственная пожизненная стезя должна быть — церковь, кухня, дети.
Сейчас профессор чувствовал себя погребённым под обломками своих прежних представлений о реальности.
— Мало ли что «считается»… — развела руками Натин. — учёный имеет дело с фактом. Уж не считаете ли вы, что «если факты противоречат теории, то тем хуже для фактов»?
— Нет… Нет!
— Вот и я считаю, что вы всё-таки умнее многих своих коллег. Так что же вы обнаружили? Примерно что, как вы поняли, я знаю. Но меня интересуют цифры. Цифры — они… короли науки.
Профессор не знал что и делать. С одной стороны, ему отвесили крайне лестный комплимент. Как учёному. Но с другой стороны он чувствовал, что его, и его представления, сейчас, просто и без затей, невзирая на личности, хладнокровно ломают через колено.
Он тяжко вздохнул и открыл папку. Отлистал на нужную страницу, упёр палец в строку и прочитал.
— Потребление мяса в конце Средневековья — 100 килограмм на человека в год. В восемнадцатом и девятнадцатом веках, после перехода на рыночные отношения, установления фермерства — 20 килограмм на человека в год. [29]
— Что и требовалось доказать! — тихо выговорила Натин и аккуратно хлопнула ладонью по столу.
Профессору же это показалось приговором суда. И ударом молотка судьи, что следует после слов «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».
29
Данный факт был установлен впервые аж во второй половине двадцатого века и опубликован в трудах школы Фернана Броделя. Вообще исследования крестьянского хозяйства, проведённые в конце двадцатого века выявили просто эпическое количество лажи, что считалась прежде само-собой разумеющимся. И одна из них — что якобы фермерство, капиталистические хозяйства на селе более эффективны чем «классическое» крестьянство и кооперация крестьянских хозяйств. Кстати по нашей же недавней истории: При сломе колхозно-совхозной системы, на тех же землях, с теми же людьми мы получили падение производства продовольствия в ДВА РАЗА.
— Слушай, брат! А чем таким под конец жизни заболел Жюль Верн? — обратился Григорий к Василию, за завтраком.
— А к чему вопрос? — не сразу сообразив переспросил Василий, так как голова была занята совершенно другим.
— Да вот… Переписываюсь я с этим очень интересным дядькой.
— Ты мне не говорил! — вздёрнув брови бросил упрёк Василий.
— Дык говорю! Я ему сразу же послал ещё когда мы в Гамбурге были первое письмо.
— После, уже в Питере, я с ним более активно стал переписываться. И ты знаешь, он просёк большинство наших проделок! Умнейший мужик. Я, ясно дело, не стал подтверждать или опровергать… Ну сам понимаешь! Переписку могли вскрывать и читать разные прочие…
— А что он, например, просёк?
— Нашу проделку с Ктулху. Даже описал как мы это сделали с его точки зрения. И ты знаешь… Толковое описание! Ну, естественно, с точки зрения технических знаний его эпохи и времени.
— А больше ничего? — обеспокоился Василий.
— Если ты имеешь в виду убиение английского конвоя, то нет. Он меня самого пытал насчёт этой «мировой загадки». Я отбрехался, что «не знаю» и «слишком мало данных для анализа». Кажется удовлетворился… Но ты не ответил на вопрос.
— Какой?
— Что за болезнь у мэтра.
— Ах да!.. У него — диабет.
— И что ты молчал?!! Чем можем ему помочь?
— Нужен инсулин.
— И что?
— Инсулин можно получить. Но… Соболев Леонид Васильевич… первооткрыватель инсулина. Работает сейчас в лаборатории Ивана Петровича Павлова.
— И как?
— Я те исследования слегка подхлестнул и направил. Так что будет у мэтра хорошее лекарство. Хотя… надо бы для начала установить какого типа у него этот диабет.
— Их два типа. — ответил Василий на немой вопрос брата. — от этого зависит и лечение.
— Так давай посылай ему… или врача, или описания!
— Подожди, не пыли. Через неделю, наши химики как раз выделят и очистят первую партию. Ещё неделя — на клинические испытания… Причём не только инсулин, но и лекарство, которое лечит второй тип диабета — метформин. У Верна, скорее всего как раз второй.
Григорий было, открыл рот, но Василий продолжил.
— … Это и так слишком быстро. Так что не кипятись. Будет презент нашему писателю. Главное что мы знаем как всё лечится.