— Ты судишь о нем неверно, Дэйв.

— Я был в его голове. Я видел его, Джуд. Это — не человек. Для него люди — игрушки.

— Если бы ты сейчас слышал свой голос, Дэйв. Враждебность, откровенная ревность…

— Ревность? Я похож на кровосмесителя?

— Всегда был, — отвечает она. — Но оставим это. Мне, правда, казалось, тебе понравился Германт.

— Да, понравился. Он волнует, но я думаю, что кобра тоже волнует.

— Пошел ты к черту, Дэйв.

— Ты хочешь, чтобы я притворялся, что он мне понравился?

— Я ничего не хочу. — Старая ледяная Юдифь.

— А как реагирует на Германта Карл?

Она молчит. Наконец:

— Очень отрицательно. Карл — раб условностей, понимаешь. Прямо как ты.

— Я?

— О, ты так чертовски прямолинеен, Дэйв! Ты такой пуританин. Всю мою проклятую жизнь ты читаешь мне мораль. Когда я в самый первый раз переспала с парнем, ты был там и показывал на меня пальцем…

— Почему он не нравится Карлу?

— Не знаю. Он думает, что Клод злой. Что он злоупотребляет. — Ее голос неожиданно ровен и скучен. — Может он просто ревнует. Он знает, что я все еще сплю с Германтом. О Господи, почему мы снова сражаемся, Дэйв? Почему нельзя просто поговорить?

— Не только я сражаюсь. И не только я повышаю голос.

— Ты меня провоцируешь. Ты всегда это делаешь. Ты шпионишь за мной, а потом провоцируешь и стараешься побороть.

— Джуд, трудно менять старые привычки. Хотя на самом деле, я не сержусь на тебя.

— Сколько самодовольства!

— Я не сержусь. Это ты. Ты становишься сердитой, когда видишь, что Карл и я сходимся во мнении относительно твоего друга Клода. Люди всегда злятся, когда им говорят то, что они не хотят слышать. Послушай, Джуд, делай что хочешь. Если Германт то, что тебе нужно — вперед.

— Не знаю. Я просто не знаю. — Неожиданная уступка. — Может в наших отношениях есть что-то ненормальное.

Ее железная самоуверенность сразу пропадает. Удивительное качество: каждые две минуты видишь другую Юдифь. Сейчас она смягчилась и кажется неуверенной в себе. Через мгновение она повернет от своих проблем ко мне.

— Приходи ужинать на следующей неделе. Мы очень-очень хотим собраться вместе с тобой и посидеть.

— Постараюсь.

— Я волнуюсь за тебя, Дэйв. — Да, вот оно. — В субботу ты был такой взвинченный.

— У меня были трудные времена. Но я все преодолею. — Мне не хочется говорить о себе. Я не хочу ее жалости, потому что потом могу начать жалеть себя сам. — Слушай, я тебе позвоню, о'кей?

— Тебе все еще очень больно, Дэйв?

— Я привыкаю. Я стараюсь принять все как есть. Все будет в порядке.

Звони, Джуд. Привет Карлу. И Клоду, — добавляю я и кладу трубку.

Среда. Утро. Еду в центр отвезти свои последние шедевры. Сегодня даже холоднее, чем вчера, воздух прозрачнее, солнце ярче и отдаленнее. Каким сухим кажется мир. При такой погоде у меня обычно ошеломляющая ясность восприятия. Но я едва принимаю сигналы, пока добираюсь на метро до университета, только какие-то смазанные отблески и скрежет — ничего ясного. Я уже не знаю, могу ли обладать силой в определенный день, и сейчас такой пустой день. Непредсказуемый. Таков уж тот, кто живет в моей голове: непредсказуемый. Я иду к обычному месту и поджидаю своих клиентов.

Они подходят, берут то, за чем пришли, и суют мне в ладонь зеленые баксы.

Дэвид Селиг, благодетель человечества. Я вижу Йайа Лумумбу. Словно черная секвойя, он идет от Бутлеровской лаборатории. Почему я дрожу? Это влияние холодного воздуха, не так ли, первый намек зимы, смерть года. Приближаясь, баскетбольная звезда машет рукой, кивает, улыбается, все его знают, все окликают. Я чувствую сопричастность к его славе. Когда начинается сезон, я, возможно, пойду посмотреть, как он играет.

— Принес бумаги, парень?

— Вот они. — Я вытаскиваю папку. — Эсхил, Софокл, Эврипид. Шесть страниц. Значит, двадцать один минус пять, что вы мне давали, — вы должны мне 16 долларов.

— Подожди, парень, — он садится на ступеньку рядом со мной. — Мне же нужно сначала прочитать, так? Откуда я знаю, что ты там понаписал?

Я смотрю, как он читает. Я почему то жду, что он будет шевелить губами, спотыкаясь на незнакомых словах, но нет, его глаза быстро пробегают строчки. Он покусывает губу. Он читает быстрее и быстрее, нетерпеливо перелистывая страницы. Наконец он поднимает на меня мертвые глаза.