Судьба памятника в послереволюционное время едва не сложилась трагически. Он вошел в число памятников, которые, согласно ленинскому плану монументальной пропаганды, были неугодны большевикам и подлежали сносу. Сохранилась легенда о том, что в конце 1920-х годов большевики собирались вместо Николая посадить на коня у Исаакиевского собора маршала Семена Михайловича Буденного. Но передумали. Испугались, что не устоит конь на двух точках опоры и рухнет вместе с любимым народным героем Гражданской войны.

Скверная репутация переулка, который протянулся от набережной реки Мойки к набережной канала Грибоедова, начала складываться в конце XVIII века, когда его из Материальной улицы переименовали в переулок и назвали Фонарным, то ли из-за Фонарного питейного дома, то ли из-за фонарных мастерских, находившихся поблизости. Правда, до конца XIX века это название не вызывало непристойных ассоциаций, пока вдруг, по необъяснимой иронии судьбы, здесь не начали появляться один за другим публичные дома с «соответствующими им эмблемами в виде красных фонарей». Безобидные и даже вызывающие некоторую гордость фонари приобретали дурной смысл. Обеспокоенные домовладельцы обратились в Городскую думу с просьбой о возвращении переулку его первоначального названия. Дело будто бы дошло до императора. В резолюции Николая II, если верить легенде, было сказано, что «ежели господа домовладельцы шокированы красными фонарями на принадлежащих им домах, то пусть не сдают свои домовладения под непотребные заведения».

В 1870–1871 годах в Фонарном переулке по проекту архитектора П. Ю. Сюзора были построены так называемые народные «Фонарные» бани, принадлежавшие М. С. Воронину. В свое время бани были знамениты своим великолепным убранством — мраморными ваннами, зеркалами, пальмами. В народе их называли «Бани на Фонарях», или просто «Фонари». Бани пользовались популярностью. Однако слава о них ходила не самая лестная. Поговаривали о свальном грехе, о массовых оргиях и прочих шокирующих деталях запретного быта.

Все это вместе взятое создавало особую атмосферу, которой побаивались добропорядочные обыватели. Фонарного переулка сторонились. Он и в самом деле становился очагом уголовщины центрального района:

Широко известно было в Петербурге и знаменитое «Дело Фонарного переулка», когда некими революционерами-экспроприаторами была ограблена повозка с огромной суммой банковских денег. Не обошлось без взрыва самодельных бомб, перестрелки с полицейскими и жертв среди мирных жителей. Все это лишь упрочило скандальную репутацию Фонарного переулка.

Даже в советское время, когда публичные дома с красными фонарями бесследно исчезли, а над баней был установлен неусыпный контроль пролетарской общественности, в городском фольклоре следы недавнего прошлого сохранились. До сих пор в адрес девочек сомнительного поведения в вызывающе коротких юбочках можно услышать питерскую дразнилку: «Дурочка с Фонарного переулочка».

Городской транспорт, о роли и значении которого говорить не приходится, всегда находился в центре внимания фольклора. А поскольку требования к транспорту постоянно опережали его возможности, то и оценки были преимущественно отрицательные. Хвалить транспорт считалось неприличным. На появление каждого нового вида транспорта фольклор откликался мгновенно, а прозвища, пущенные в повседневный речевой оборот остроумными петербуржцами, оставались навеки в арсенале городской мифологии. В основном фольклор был связан с отвратительным качеством дорог. Еще старинные дилижансы в России остроумно прозвали «Нележансами», поскольку на разбитых ухабами русских дорогах ни сидеть, ни лежать в них было невозможно.

В сороковых годах XVIII века в Петербурге появились первые общественные кареты, официально названные омнибусами, что в буквальном переводе с латинского означало «для всех». Петербуржцы по достоинству оценили этот и в самом деле достаточно демократичный и дешевый вид транспорта. Но за дешевизну надо было расплачиваться большими неудобствами. Пассажиров набивалось так много, что слово «омнибус» быстро переделали в «Обнимусь». А по случайному совпадению количества вмещавшихся в омнибус людей с числом христианских воинов, замученных язычниками в армянском городе Севастии в 320 году, их окрестили: «Сорок мучеников».

Когда в Петербурге на смену омнибусам в 1907 году пришли автобусы, их подвергли столь же резкому остракизму. Первые два автобусных маршрута курсировали от Адмиралтейства до Царскосельского (ныне Витебского) и Балтийского вокзалов. Автобусы были нескольких типов: открытые, закрытые и двухэтажные. Пассажиры открытых машин страдали от выхлопных газов, закрытых — от нестерпимой тесноты, двухэтажных — от того и от другого, поскольку нижняя часть была тесной, а верхняя — империал — открытой. Но и те, и другие, и третьи одинаково страдали от чудовищной тряски. Не случайно езду на автобусах горожане окрестили «Египетскими казнями», вспоминая библейский рассказ о божьих карах, некогда постигших Древний Египет.