Сооружение мемориального ансамбля Пискаревского кладбища началось в 1956 году по проекту архитекторов А. В. Васильева, Е. А. Левинсона и скульпторов В. В. Исаевой, Р. К. Таурита и других. Авторами памятных надписей на фризах павильонов и центральной стеле стали военный поэт Михаил Дудин и «Блокадная муза Ленинграда», всю войну проработавшая на ленинградском радио, Ольга Берггольц. Главная мысль всего мемориального комплекса выражена в коротких, как звуки блокадного метронома и точных, словно пословицы, словах Ольги Федоровны Берггольц. Они уже давно вошли в золотой фонд городского фольклора: «Никто не забыт и ничто не забыто».

Скульптура «Родина-Мать» на Пискаревском мемориальном кладбище. Современное фото

Проходит время и пропорция между умершими и живыми блокадниками, к сожалению, меняется не в пользу последних. С каждым днем блокадников становится все меньше и меньше. В последнее время все чаще в ответ на восклицание: «Ленинградцы!» — можно услышать: «Какие ленинградцы?! Все ленинградцы на Пискаревском кладбище лежат».

Всемирно известное имя «Пискаревка», как называют в обиходной речи Пискаревское кладбище петербуржцы, давно стало нарицательным. На вологодской земле есть кладбище, где похоронены тысячи блокадников, эвакуированных из Ленинграда и умерших от ран и болезней в Вологде. Среди местных жителей кладбище известно как «Вологодская Пискаревка».

Согласно давней традиции на Пискаревку приезжают после регистрации брака молодые пары, чтобы возложить цветы в память погибших и умерших в годы блокады ленинградцев. А уходя с кладбища, посетители бросают монетки в бассейн при входе в знак непременного возвращения в эти места памяти и скорби. Ибо, как верно сказано в одном из мемориальных текстов, «это нужно не мертвым — это нужно живым».

13 марта 1988 года, в разгар так называемой горбачевской перестройки, в газете «Советская Россия» появилось открытое письмо никому до того не известного преподавателя химии Ленинградского технологического института Нины Андреевой с красноречивым заголовком: «Не могу поступиться принципами». В статье, насквозь пронизанной животным страхом перед наступившими переменами, содержались откровенные призывы сохранить основные идеологические и политические принципы, выработанные за годы советской власти, остановить или круто изменить ход начавшихся реформ, прекратить либеральные демократические преобразования, начавшиеся в стране.

О самой Нине Андреевой можно было бы вообще не вспоминать, тем более что она уже давно выпала из исторического контекста, если бы не фольклор, возникший на волне ее короткой популярности, фольклор, сохранивший атмосферу того, навсегда ушедшего в прошлое, времени.

Тогда, в самом конце бурных 1980-х годов, ее с нескрываемой иронией называли «Железной леди Ленинграда» или с ядовитым сарказмом: «Генсек Нин Андреев». А «флаг» всех антиперестроечных сил, поднятый ею и подхваченный коммунистами-ленинцами, — «Нина-Андреевским флагом». На одном из плакатов антикоммунистического митинга того времени стояло: «Боря + Нина = любовь». Напомним, что последним первым секретарем Ленинградского обкома КПСС был тогда Борис Вениаминович Гидаспов.

На Загородном проспекте, напротив Технологического института, где некогда преподавала Нина Андреева, до сих пор существует малозаметное кафе. Здесь под негромкие разговоры за чашечкой горячего кофе любят проводить свободное время студенты и преподаватели института. В разговорной речи кафе называется: «У Нины Андреевой».

Такое выражение бытовало в старом Петербурге. «Ночевать под шарами», или «Отправить под шары», означало быть арестованным и отправленным в полицейский участок. Надо сказать, что иногда, в определенных социальных слоях, это даже почиталось за немалое благо. Многие бездомные бродяги, которым приходилось проводить ночи под открытым небом, или, как тогда говорили, «Ломать итальянку», в холодные или дождливые дни мечтали быть арестованными, чтобы получить возможность переночевать под крышей хоть какого-нибудь помещения. Такими помещениями и были так называемые съезжие, или съезжие дома, представлявшие собой совмещенные под одной крышей пожарно-полицейские части, которые строились в каждой административной части города.

Надо сказать, что съезжие дома были хорошо знакомы всей России. Их происхождение восходит к так называемым съезжим избам. Так еще в XVII веке на Руси назывались воеводские канцелярии, куда съезжались служилые люди. Известная идиома «Посадить на съезжую» была аналогом петербургскому фразеологизму «Посадить под шары».

В Петербурге и в самом деле съезжие дома приобрели одну характерную особенность. В 1718 году все съезжие дома подчинили созданной Главной полицмейстерской канцелярии, а в 1739 году город впервые разделили на пять административных частей. В конце XVIII века их было уже десять, а в начале XX века — двенадцать. В каждом из административных районов для съезжего дома строилось специальное здание, которое обязательно включало в себя высокую наблюдательную башню «для смотрения пожаров». На верхней площадке такой многоярусной каланчи устанавливалась мачта, на которой во время случавшихся в городе пожаров поднимались черные шары. Их количество указывало, в какой из частей города случился пожар, что обеспечивало своевременное прибытие к месту воспламенения пожарных расчетов из всех административных районов Петербурга.

В октябре 1833 года, находясь в имении Болдино, А. С. Пушкин менее чем за месяц написал поэму «Медный всадник». При жизни поэта она опубликована не была, за исключением одного отрывка. Полностью поэма появилась в печати только в 1837 году в журнале «Современник». Можно сказать, что именно тогда широкой публике стали известны две строки, сразу же ставшие крылатыми: