Кризис еще больше углубился, когда Гитлер, взбешенный отсутствием энтузиазма у своих генералов по поводу нападения на Францию, 10 октября снова обратился к ним с пламенной речью. Точно так же, как на печально известном собрании в ноябре 1937 года, он читал с листа заранее заготовленный текст. И снова продемонстрировал выдающийся стиль руководства: он заранее и абсолютно единолично решил, что лучше для Германии, а роль генералов сводилась лишь к тому, чтобы выполнять его решения. Причем он не проводил никаких предварительных консультаций с военными специалистами, не осуществлял никакого логического анализа, чтобы убедиться, что его цель вообще достижима.

В каком-то отношении такой стиль работы был эффективен. Каждый сразу видел, что фюрер свято верит в свою «гениальность», что он уникальный в своем роде харизматичный лидер, которому не нужны чужие советы. Это лишало уверенности его оппонентов — им приходилось постоянно реагировать на его высказывания, вместо того чтобы участвовать в принятии политических решений. Однако это было довольно рискованно. На этом этапе войны для контроля над Генеральным штабом Гитлер в значительной степени полагался на свою силу убеждения. Но если он не мог убедить аудиторию в своей правоте, то испытывал трудности, с которыми другой, менее харизматичный диктатор никогда не столкнулся бы.

Теперь, когда Гитлер не сумел убедить своих генералов в целесообразности нападения на Францию, он столкнулся с растущей оппозицией. Понять умонастроения генерала Гальдера можно по записи в его дневнике от 14 октября 1939 года. После встречи с Браухичем он пишет: «…есть три пути: нападать, ждать и менять»‹22›. Под «менять» Гальдер и Браухич подразумевают смену руководства — смещение, если не полное устранение, Адольфа Гитлера. Прецедент подобного рода имел место совсем недавно. Во время Первой мировой войны два высших чина германской армии — Людендорф и Гиндербург — взяли в свои руки контроль над всеми стратегическими решениями, оставив кайзера Вильгельма II на периферии власти. И потом был еще один генерал — Вильгельм Гренер, который сообщил кайзеру в ноябре 1918 года, что тот должен отречься. Но Гальдер и Браухич также осознавали, что ни один из имеющихся трех вариантов не идеален — особенно вариант со «сменой», поскольку «это вариант в высшей степени негативный и он ставит нас под удар»‹23›.

Гальдер и Браухвич не считали, что вторжение во Францию неприемлемо по соображениям морали или законности. Они просто полагали, что немецкая армия в ближайшем будущем не готова к выполнению такой задачи. Таким образом, они возражали не против агрессии, не против развязывания войны на Западе, а против поражения в этой войне. И они были в этом неодиноки. 3 ноября Гальдер записал: «Никто в Генштабе не верит, что наступление, которое готовится по приказу ОКВ (Верховное главнокомандование вермахта, которое работало непосредственно с Гитлером) имеет хоть какие-то шансы на успех»‹24›. Теперь Браухич и Гальдер, хоть и нехотя, рассматривали возможность государственного переворота с целью сместить Гитлера.

Между тем многие хорошо известные лица из числа участников несостоявшегося год назад заговора, включая Людвига Бека, также замышляли остановить Гитлера, втягивающего Германию в губительную войну против Франции. По одному из сценариев, после того как начнется наступление на Западе, части, верные заговорщикам, должны были захватить ставку Гитлера и арестовать его самого. Гитлера бы сместили, а Бек стал бы новым главой Германского государства‹25›.

Когда 5 ноября Браухич встретился с Гитлером, то попытался убедить того, что армия еще не готова к нападению на Францию, и добавил, что оккупация Польши выявила проблемы с дисциплиной. Он даже сравнил настрой в вермахте в 1939 году с настроем германской армии в конце Первой мировой войны. Гитлер вполне предсказуемо вышел из себя. Он пригрозил, что немедленно отправится на фронт и сам выяснит, что там происходит. Еще больше Браухича беспокоило заявление Гитлера, что в армии недостает боевого духа, чтобы идти в бой, как он того хотел. Гитлер говорил о «духе Цоссена»‹26› (в военное время близ деревушки Цоссен, к югу от Берлина, располагался секретный штабной комплекс сухопутных войск Германии) и добавил, что он уничтожит эти пораженческие настроения. Раздавленный нападками Гитлера, Браухич сказал после этой встречи, что не будет принимать активного участия ни в каких заговорах. Гальдер, обеспокоенный тем, что Гитлер подозревал командный состав в организации заговора, тоже оставил идею возглавить такой заговор против фюрера.

Момент был весьма показательным. На совещании у Гитлера 5 ноября Браухич не услышал ничего успокоительного относительно наступления на Запад. На самом деле к вечеру того дня ситуация для Гальдера и Браухича ухудшилась, поскольку сразу после совещания Гитлер подписал приказ о наступлении на Францию, которое должно было начаться 12 ноября. Однако даже теперь, зная, что Гитлер назначил дату начала войны, которую Германия, по их мнению, неминуемо проиграет, они так и не решились действовать.

Они очень сильно заблуждались, рассчитывая, что Гитлера можно вывести из игры и устранить, как это произошло двадцать один год назад с кайзером. Ведь в отличие от кайзера Гитлер по-прежнему считался лидером, которому вверили свои судьбы миллионы немцев. Германия продолжала воевать с англичанами и французами, и, несмотря на то что исход этой войны в то время не был предрешен, фюрер стремительным ударом нанес поражение полякам и вновь присоединил к рейху Данциг и «Польский коридор», а также все территории, отошедшие к Польше после подписания Версальского договора. Потому многие, подобно Вальтеру Мауту (ему на тот момент было шестнадцать лет), пришли к выводу, что «после того, как Польшу разбили за три недели, мы решили, что мы непобедимы»‹27›.

В ноябре Гитлеру вновь представилась возможность показать, какой широкой поддержкой он пользуется у немецкого населения. Спустя три дня после столь разочаровавшей его встречи с Браухичем фюрер прибыл в Мюнхен на празднование шестнадцатой годовщины Пивного путча. Он выступил с речью в знаменитом пивном зале «Бюргербройкеллер» и уехал на мюнхенский вокзал, откуда должен был отправиться в Берлин.

Не прошло и десяти минут после его отъезда, как в зале взорвалась бомба, заложенная в колонне. На протяжении нескольких месяцев Георг Эльзер, плотник, втайне от всех работал в подвале «Бюргербройкеллера» и сумел вмонтировать взрывное устройство в колонну, перед которой обычно устанавливали трибуну для фюрера. Эльзер, состоявший прежде в Коммунистической партии Германии, ненавидел войну, а потому решил, что единственный способ спасти Германское государство — это уничтожить Гитлера и других нацистских вождей.