После смерти его сына Вениамина Петровича винный завод Петровского перестал существовать, а вскоре от него не осталось и следов, ибо новые хозяева винным делом не занимались. Сохранились лишь в народе легенды о ганнибаловском зелье.

Кстати сказать, такие винные заводы, какой был в Петровском, имелись и у Вындомских в Тригорском, у Львовых в Алтуне и т. д. Всюду они размещались в специально построенных зданиях, как того требовал государственный указ, утвержденный еще Петром I.

В 1970–1971 годах, во время археологических раскопок, мы обследовали места, где были подвалы господского дома. Никаких следов винного завода не обнаружили, зато в одной из ям, образовавшихся на месте какого-то бывшего хозяйственного сооружения нашли черпак красной меди и меру жидкости и остатки больших винных горшков и других предметов, характерных для спирто-водочного производства того времени.

Пушкиногорье — это не только памятник историко-литературный, это и своеобразный ботанический и зоологический сад, замечательный памятник природы. Его площадь — это и те семьсот пятьдесят гектаров, которые юридически закреплены за музеем-заповедником, и его охранная зона, куда входят леса, рощи, поля с сельскохозяйственными угодьями местных колхозов и совхозов, и лесничества, занижающие несколько тысяч гектаров. Сюда относятся и бывшие поместья Ганнибалов и других помещиков — знакомых Пушкина: Январское, Батово, Воскресенское, Лысая Гора, Дериглазово и другие. На территории Пушкиногорья находится все типичное для Псковщины, для природы северо-западного края нашей Родины — озера, реки, болота, леса, овраги, поля, а в них все виды растений, птиц, зверей, свойственных географическим и климатическим условиям местности.

Являясь в течение многих лет. (с 1899 года) особо охраняемым местом, заповедник сохранил в себе такие образцы фауны и флоры, которые редко встречаются в других местах Псковского края. В этом отношении заповедник — настоящий зеленый оазис. В нем можно выделить: сосну обыкновенную и корабельную в возрасте свыше 250 лет, березы и ясени многих сортов, клен обыкновенный, татарский, южный, американский, тополь простой, круглый. Еще не так давно в Пушкинских Горах, неподалеку от почты, росли несколько штук итальянского пирамидального тополя. Для здешнего края это большая редкость. Под пологом леса и на усадьбах произрастают многочисленные виды кустарников: белая ольха, красная, черная крушина, ломкая и слабительная, лещина, бузина, черемуха черная и белая, калина белая и красная, жимолость простая и татарская, бересклет, боярышник, шести сортов ива — серебристая, корзиночная, японская, самостригущая, самораздевающаяся, несколько сортов сирени, клен-малина, десять сортов шиповника, сотни сортов яблони, груши, сливы, вишни. Чего-чего только, здесь нет! Ведь при Ганнибалах здесь работали замечательные садоводы-лесоводы, и не только русские Мичурины, но и специалисты, завезенные в качестве консультантов из Германии и Франции.

Заповедник — это парки разных стилей, это рощи разные-разные (березовые, дубовые, еловые, сосновые, ольховые). Это бор, местами труднопроходимый, сказочный. В нем зоркий глаз встретит все, о чем Пушкин говорит в своем стихотворении — песне-сказке о медведихе. Пушкин перечисляет живущих в его лесном царстве зверей больших и зверишек малых; тут и волк, и бобр, белочка и лисица, горностай и байбак, заяц и еж… И все это сегодня есть в пушкинском заповедном царстве. Глаз человека здесь встретит барсука, кабана, лисицу, белку, енота, зайца, горностая, норку, куницу, дикую козу, ондатру. Здесь часто пробегает волк. Проходом в глубь области пасутся лоси, не так давно молодой лосенок в течение нескольких месяцев содержался на конном дворе заповедника вместе с другими животными. А полета лет тому назад недалеко от устья Сороти был убит последний медведь, чучело которого до войны хранилось в пушкиногорской школе имени Пушкина. Правда, лет 25 тому назад группа школьников из Сибири привезла в подарок заповеднику молодого медвежонка, только я решил не оставлять его в Михайловском, а передал в Ленинградский зоологический сад.

Исключительно богато царство пернатых. В своих новеллах, посвященных птичьему царству Михайловского, я попытался об этом рассказать подробно.

По берегам озер, рек и ручьев попадаются коростели, дупеля, бекасы, дикие утки, среди них есть и такие, которые делают гнезда не на земле, а на деревьях.

Речной бобр — его пытался развести здесь сын поэта заядлый зверовод Григорий Александрович Пушкин — не ужился, хотя в народе ходят назойливые слухи о том, что бобр здесь все же водится… И вот недавно писатель, знаток природы Василий Михайлович Песков бобра в Михайловском все же встретил!

Здешние озера, река Сороть и мелкие речушки исстари богаты рыбой — язем, щукой, линем, карасем, лещом, окунем, шереспером, ершом, плотвой. Изредка попадается сом и налим. Имевшиеся некогда в изобилии раки — ныне совсем редкость. Когда-то рыбоводством здесь занимались Ганнибалы. В усадьбах Михайловского и Петровского у них были даже свои «рыбьи садки», в которых выращивались мальки разной рыбы. В 1951 году один из рыбаков деревни Дедовцы поймал щуку, в губу которой было вделано серебряное кольцо, на котором можно было рассмотреть следы ганнибалова родового знака, а не так давно был пойман, сом полутораметровой длины…

В Михайловском есть все красоты русской природы и ее чудеса.

За окном моего дома по соседству со старой березой живет высокая дремучая ель. Ей уже, должно быть, за полтораста лет.

Так утверждают лесоводы, да я и сам вижу, какая она старая. В осенние дни на вершину ее часто садятся серые тучи, им хочется отдохнуть, прежде чем лететь дальше на юг, вдогонку за птицами…

«Эй, — кричу я туче, — куда это ты, растрепа, плывешь?» Она долго молчит. Ее корежит мозглятина, трясет свирепый ветер, и я еле слышу хриплый шепот: «Лечу туда, не знаю куда…»— «Ну и лети с богом», — соглашаюсь я. И скоро туча исчезает. А я вновь припадаю к окну и гляжу и гляжу на все, что делается в саду, у речки, за холмом… Смотрю глазами усталого старого кота.

А на вершину ели уже присела другая тучка…

За окном моей хижины стоит старая яблоня. Я сажал ее тридцать три года назад. Саженцу было тогда лет семь-восемь. А теперь яблоне уже под сорок и она старая-престарая.

Когда дереву пятьдесят лет, то человеку, считай, уже сто за это время минуло. Такова природа вещей, как сказал когда-то старик Лукреций…

Вот люди увели с яблони ее веселых румяных ребятишек — и дерево стало нищим, убогим и еще более дряхлым…

Я давно приметил, что яблоневое дерево, расстающееся с яблоками, старается сокрыть хоть одного своего детенышка, спасти его от жадных человечьих рук. Прячет дерево своего последыша, помогают ему все сучья, ветки, листья… Ловко прячут, сразу ни за что не найдешь!