Шрифт:
Но еле скрытая горечь иронии прозвучала в словах художника.
«Через столетие будут собирать даже клочки.
Трудно всегда.
Но в первые годы революции была свобода искусства».
Я был молод. Я заспорил.
«А тогда левые подавляли академистов?»
«Вы тогда жили? — остановил меня вопросом художник. — Вы тогда жили?»
Заметив мое смущение, Павел Николаевич слегка коснулся моего плеча и уже мягче добавил: «Нет, тогда была свобода».
Он показался мне таким древним, пришедшим из другой эпохи, а был он совсем не старым и полным энергии человеком.
Я подал художнику принесенные с собой рисунки. Он взял их и, как мне показалось, долго рассматривал их.
«Я считал всегда, что могу передавать движение», — неуверенно произнес я.
«Кто это вам сказал? — возразил Павел Николаевич очень недовольно. — Вам надо еще учиться и учиться».
Один из присутствующих на занятиях, уже пожилой человек, положил на стол свою работу, назвав ее «Портретом отца». Я помню этот портрет. Но тогда не знал написавшего. Это был Цыбасов [673] — впоследствии художник Леннаучфильма. «Портрет отца» отвергло одно из выставочных жюри.
673
Цыбасов Михаил Петрович(1904–1967), живописец, график, художник театра и кино. В описываемый момент ему было около 34 лет.
«Чего же они хотят — это же реалистическая вещь! — возмущался автор „Портрета отца“».
«Нам важно то, что хотим мы».
Показывали принесенные работы — портреты, автопортреты, натюрморты. Не было пейзажей. Я их не помню.
Было много фантасмагорий, фантастических аллегорий с возбуждающими воображение названиями: «Карусель жизни», «Кванты света». Все работы носили характер близости к образному видению мастера.
Видимо, это было неосознанным.
Но многие из показанных натюрмортов были реалистически сделанными. Но очень многие писались дополнительным цветом, например, красным вместо зеленого или же монохромно. Желтым по желтому или серым по серому.
Это было одним из первых заданий Филонова, дававшимся всем начинающим. Впоследствии я оценил всю трудность подобных экспериментов. Такие натюрморты часто писались годами. Почти все картины в «школе Филонова» писались годами. Небрежность, погоня за эффектом не допускались.
Упор в работе, суровость, необычная даже в те суровые годы, была во всем.
Занятия в «Школе аналитического искусства» носили характер консультаций.
Рассматривая работы, Павел Николаевич делал краткие замечания, иногда резкие. Никто никогда не возражал. Часто художник брал в руки карандаш и прямо на чужой работе исправлял анатомические неправильности в рисунке или же рисовал рядом схему сочленения костей и мышц. Он ясно видел, когда было желание заострить рисунок и когда было желание скрыть незнание анатомии. Он был особенно строг, если видел неумение нарисовать кисть руки.
«Ученик, умеющий нарисовать руку, уже многое умеет: рука скажет о человеке не меньше, чем лицо», — говорил Филонов.
«Карандаш — инструмент, он должен быть остро заточен как инструмент и держать его нужно твердо, тогда и рисунок ваш будет острым», — говорил Филонов.
«Наша школа — суровая школа», — это известная фраза Филонова.
Многие не выдерживали высоких требований и уходили почти сразу. Оставшиеся оставались навсегда.
Но была свобода выбора тем — свобода выразить свое личное. Темы картин никогда не обсуждались даже между собой.
Работы филоновцев ни с чем не спутаешь. Всякий, кто приходил к нему, становился филоновцем, членом коллектива.
Занятия неизменно заканчивались чтением раздела рукописи Филонова — «Идеология аналитического искусства или принцип сделанности», повторяя одну из глав.
Это была теория живописи, вернее, анализ творческого процесса в его скрытых взаимосвязях.
Всю жизнь возвращался Павел Николаевич к своей рукописи, изменяя и дополняя ее. По старым, выцветшим записям я могу привести одну цитату: «Человек развивается через изучение и упорный труд и только так» [674] .
674
Архив художника и его записи по методике преподавания находятся у сестры художника Евдокии Николаевны Глебовой. Евдокия Николаевна спасла картины и рукописи брата после его смерти и сдала их на хранение в Русский музей. В условиях блокады, массовых смертей от голода и мороза ее действие было подвигом. Будем благодарны мужественной русской женщине, которая спасла для России наследие ее живописца. Автору данных строк архив остался недоступен. — Прим. автора.В настоящее время большинство перечисленных О. В. Покровским документов хранится в РГАЛИ, ОР ГТГ, ОР ГРМ.
Так же суховато, как он здоровался с нами, учтиво, старомодно — Филонов прощался.
Мы уходили по вечереющей набережной. Разбившись на группы, мы часто ходили по городу, много за полночь. Говорили о живописи, о стихах. Вновь становился близким, необходимым Хлебников. Поэт правильно предугадал. «К сороковому году меня поймут» [675] .
Мы обменивались книгами — Шопенгауэра, Вейнингера [676] . Трудно доставаемые, изъятые из библиотеки, были нами любимы. Из рук в руки переходил «Закат Европы» Шпенглера [677] , <…> сейчас почти нечитаемый, был созвучен тогда нашей взволнованности. И мне до сих пор помнится невероятно истрепанный и многократно прочитанный мною томик «Мастер страшного суда» Лео Перуца [678] .
675
В 1930-е годы произведения В. В. Хлебникова издавались неоднократно: Хлебников В. В.Зверинец. М., 1930; Хлебников В. В.Собр. соч. в 5 т. Л., 1933; Хлебников В. В.Неизданные произведения. М., 1940.
676
Вейнингер Отто(1880–1903), немецкий философ. Его книга «Пол и характер» (1903) пользовалась сенсационным успехом в Европе в начале XX века.
677
Шпенглер Освальд(1880–1936), немецкий философ, историк, представитель философии жизни. Развил учение о культуре как о множестве замкнутых организмов, проходящих определенный жизненный цикл. Главное сочинение Шпенглера «Закат Европы» (т. 1–2) было опубликовано в 1918–1922 годах.
678
Роман австрийского писателя-экспрессиониста Л. Перуца «Мастер Страшного суда» (1923) на русском языке вышел в Ленинграде в 1927 году (издательство «Прибой»).
В школе Филонова никогда не произносилось слово «экспрессионизм».
Но мы, молодые, тогда молодые, воспринимавшие тревогу времени как свою тревогу, были в русле влияния не художников-экспрессионистов, а экспрессионистов-мыслителей.
Наше увлечение Освальдом Шпенглером, наш интерес к психоанализу шел вопреки суровому духу школы и вразрез личному влиянию Филонова, но это была наша увлеченность.
В символике психоанализа мы видели свое — искали закономерности драматургии невроза, мы хотели осознать структуру ситуаций конфликта. Конфликта человека с собой и всем окружающим.