Я рассказываю вам это, чтобы вы не подумали, что имеете дело с солдафоном вроде Раппа {58} или Нея. Даже находясь в разбойничьем лагере, я находил время думать о возвышенном. Бандиты швырнули меня под дерево. Три негодяя уселись на корточки и дымили сигарами рядом со мной. Я не мог вообразить, что предпринять. На протяжении всей своей службы я находился в столь безысходной ситуации не более десяти раз. «Отвага, – подумал я. – Отвага, мой друг. Ты стал полковником в возрасте двадцати восьми лет не потому, что умел танцевать котильон {59} . Ты выдающийся человек, Этьен, человек, который выбрался невредимым из двухсот переделок. Эта также не станет последней». Я стал энергично смотреть по сторонам, рассчитывая обнаружить хоть малейший шанс на побег. Нечто увиденное наполнило мое сердце изумлением.

Я уже говорил, что костер пылал посредине поляны. В лунном свете и отблесках костра все было ясно, как днем. На другой стороне поляны росла высокая ель. Ее ствол и нижние ветви были обесцвечены, словно под ней недавно горел костер. Заросли кустарника закрывали основание ели. Всмотревшись, я увидел прямо над кустами пару добротных сапог, прикрепленных к стволу голенищами вниз. Поначалу мне показалось, что их привязали, но затем я обнаружил, что из сапог торчат огромные гвозди. Минуту спустя, задрожав от ужаса, я понял, что сапоги не пустые. Чуть повернув голову вправо, я увидел, кого прибили к дереву и почему огонь горел так близко. Неприятно говорить о жестокостях, друзья. Я не желаю, чтобы вас мучили кошмары сегодня ночью. Но я не смогу объяснить, каковы были испанские партизаны, без того, чтобы не показать, что это за люди и что за войну вели. Могу лишь сказать: тогда я сообразил, почему конь месье Видаля лишился хозяина. Мне оставалось лишь надеяться на то, что несчастный интендант встретил ужасный конец с мужеством и отвагой, присущей французам.

Как вы можете себе представить, вид мертвого соотечественника не прибавил мне оптимизма. Когда я находился в гроте, то судьба юного Собирона, который был одним из наиболее ярких парней, когда-либо седлавших коня, настолько увлекла меня, что не оставалось времени подумать о себе. Вероятно, мне следовало вести себя с негодяями более вежливо. Но было уже слишком поздно сожалеть об этом. Пробку вытянули из бутылки. Мне предстоит испить свою чашу до дна. Кроме того, если безобидного интенданта подвергли такой мучительной смерти, на что оставалось надеяться мне, особенно после того, как я сломал спину их собрату? Нет, я был обречен в любом случае, поэтому мне следует сохранить лицо. Это животное сможет удостовериться, что Этьен Жерар умрет так же достойно, как и жил, и что хотя бы один пленник не дрогнет перед ним. Я лежал на земле и думал о многочисленных девушках, которые станут оплакивать меня, о своей дорогой матушке, о невосполнимой потере как для своего полка, так и для императора. Мне не стыдно признаться, что я уронил несколько слезинок при мысли о том, какой шок вызовет мой безвременный уход.

В то же время я не спускал глаз со всего, что, возможно, пригодится мне. Я не из тех людей, которые будут валяться на земле, словно больная лошадь, ожидая мясника с топором. Сначала я немного растянул веревки, которые опутывали мои лодыжки, затем постарался ослабить те, что связывали руки. Все это время я внимательно оглядывался по сторонам, рассчитывая увидеть нечто полезное. Кое-что мне удалось разглядеть. Гусар без лошади лишь наполовину гусар. А моя вторая половина спокойно паслась на расстоянии нескольких ярдов от меня. Затем я увидел еще кое-что: дорога, по которой мы пришли, была настолько крутой, что лошадь можно было медленно вести под уздцы. Но зато по другую сторону склон не был таким крутым, а дорога спускалась в живописную долину. Вдень я ноги в стремена и схвати в руки саблю, я одним удачным рывком смог бы вырваться из рук этих горных хищников.

Я все еще раздумывал над этим, напрягая запястья и лодыжки, как вдруг предводитель разбойников вышел из грота. Он поговорил со своим заместителем, который корчился от боли на земле возле костра, а затем оба склонили головы и устремили свои взгляды на меня. Главарь произнес несколько слов своим подчиненным. Разбойники встретили слова предводителя громовым хохотом и аплодисментами. Ситуация не предвещала ничего хорошего. К счастью, мне удалось ослабить путы на руках настолько, что я мог при желании с легкостью избавиться от веревок. Но со связанными ногами я не мог рассчитывать на многое. Когда я пытался растянуть путы, то давала себя знать боль в незажившей ране. Мне приходилось грызть усы, чтобы громко не застонать. Таким образом, наполовину свободному, наполовину связанному, мне оставалось лишь лежать и наблюдать за тем, как будут разворачиваться события.

Некоторое время мне не удавалось сообразить, что они собираются предпринять. Один из разбойников залез на ель и привязал канат к верхушке. Затем привязал такой же канат к другому дереву, которое росло напротив. Свободные концы канатов свисали с деревьев. Я с любопытством и легкой дрожью смотрел, что будет дальше. Все вместе бандиты стали тянуть за канат, пока молодое гибкое дерево не согнулось полукругом. Привязав верхушку к пню, бандиты согнули таким же манером и второе дерево. Теперь две верхушки находились на расстоянии нескольких футов одна от другой, но, как вы понимаете, буквально выстрелили бы в первоначальное положение, стоило их отпустить. Только сейчас я понял, что за дьявольские планы крылись в голове этого мерзавца.

– Уверен, что вы сильный человек, полковник Жерар, – главарь приблизился ко мне, отвратительно ухмыляясь.

– Вы можете в этом убедиться сами, – ответил я. – Только для этого вам надо ослабить веревки.

– Нам всем интересно узнать, сильнее ли вы этих двух деревьев, – сказал разбойник. – Мы собираемся привязать ваши ноги к верхушкам и отпустить деревья. Если вы окажетесь сильнее, то эта забава не принесет вам особого вреда. Но если сильнее окажутся деревья, полковник, то мы получим сувениры из ваших половинок, висящих по обе стороны поляны.

Закончив речь, бандит расхохотался. Примеру главаря последовали все сорок разбойников. Даже сейчас, когда у меня отвратительное настроение или когда меня мучит лихорадка, прицепившаяся ко мне в Литве, я вижу темные, дикие лица, жестокие глаза и отблески пламени на крепких белых зубах.

Удивительно, я не раз слышал, насколько острыми становятся наши чувства в подобные кризисные минуты. Я уверен в том, что человек живет особенно напряженно, бывает необыкновенно сильным в те минуты, когда он на пороге неминуемой, как ему кажется, гибели. Я вдыхал смолистый аромат, видел любую крохотную веточку, упавшую с дерева. Я слышал, как никогда, дыхание зелени вокруг. Наверное, именно поэтому раньше всех, раньше главаря, еще до того, как он ко мне обратился, я услышал далекий глухой звук, с каждой секундой становившийся все отчетливее. Сначала это был невнятный сплошной гул, но, когда убийцы развязывали мне ноги, чтобы доставить меня к месту казни, топот копыт, звяканье уздечек, звон сабель не оставили больше сомнений в том, что я не ошибаюсь. Я, человек, который начал службу в легкой кавалерии раньше, чем на губе у меня появилась первая поросль, не мог не узнать звуков кавалерии на марше.