– Надо ногу найти и сообщить матери, – сказала какая-то женщина.

Кто-то побежал к матери Христинки, а мужчина начал искать в воде оторванную ногу. Пришла Тетя и за руку потащила меня домой.

– Там полотенце, – сказала я, указывая на кладку.

– Ну так сбегай, забери.

– Не пойду, – захлюпала я. – Боюсь!

– Чего ты боишься?

– А если там нога будет плавать?

Христинку так и похоронили без ноги, а я еще долго боялась купаться в речке. Все присматривалась, нет ли там ноги погибшей девочки…

Мой девятый класс был богат событиями. Сначала Тетя силком потащила меня в церковь.

– Не пойду! – плакала я по дороге. – Я же комсомолка!

– А когда папа был на войне, ты кому молилась, чтобы помог?

– Богу, но я же тогда была совсем маленькая и глупая!

– А Боженька помог ему и из плена бежать, и из окружения выйти, и домой вернуться. А ты подумала, что могло бы случиться, если б ты тогда пошла с Христинкой купаться? Бог тебе жизнь сохранил!

– Все равно не пойду! – сказала я и остановилась у самого порога церкви.

– Доченька! – Тетя всегда так обращалась ко мне. – Вот послушай. Ты уже почти взрослая, скоро школу окончишь, в институт поступишь. Тогда точно не сможешь пойти в церковь, потому что если узнают, то выгонят. А тебе надо сходить – исповедоваться и причаститься. И попросить Бога, чтоб дал тебе другую долю, не такую, как у нас, а лучше. Идем, пока есть такая возможность.

Я согласилась. И пошла, и сделала все так, как велела Тетя. И долго не раздумывала, о чем просить Всевышнего: попросила, чтобы дал мне возможность стать учительницей. Это было мое самое большое желание.

Помню траурную линейку в школе, когда умер Сталин. Тогда все плакали по нему, как по родному отцу. Я тоже плакала. И слезы мои были искренними.

А зимой заболел наш любимец Степочка – сын Тети. Занемог, ослабел, начал худеть и плохо есть.

– Что у тебя болит, ангелочек мой? – допытывалась встревоженная Тетя.

– Ничего, – отвечал он и прикрывал свои голубые глазки.

Потом он начал говорить, что у него болит головка. Пришла фельдшерица, начала давать Степочке какие-то пилюли и каждый день делала ему уколы. Но ребенок таял на глазах, как восковая свечка.

– Сделайте хоть что-нибудь, – умоляла фельдшерицу Тетя, – лишь бы он выздоровел!

– Я и так делаю, что могу, – ответила та. – Но ребенок очень тяжело болен.

– Что у него?

– Менингит.

Тетя открыла сундук и достала единственную новую вещь, которая у нее была – отрез на платье.

– Вот, возьмите, – проговорила она, протягивая отрез. – От чистого сердца.

Мы все подходили к Степочке по очереди, гладили его русые волосики, пытались хоть как-то утешить. Но вскоре он совсем перестал есть и стал худеньким-худеньким, только синие глазки светятся. Ему продолжали делать уколы, но страшная головная боль не проходила. Однажды, когда я вернулась из школы, он попросил меня перенести его на теплую лежанку.

– Мне очень холодно, – тихонько сказал он.

Я взяла его на руки, а он уже стал легонький, как перышко. Положила на лежанку, укрыла кожухом.

– Так лучше? – спрашиваю.

– Да, – отвечает еле слышно. – Но все равно знобит…

А вечером, когда все были дома, наш Степочка тихонько умер. Тетя кричала, рвала на себе волосы, билась о землю.

– Это за мои грехи! – голосила она, не помня себя.

– Да какие там у тебя грехи?! – пыталась унять ее мама. – Мы все не безгрешные.

– Нет! Нет! Это Бог меня покарал за то, что хотела дитя в своем лоне убить! Прости меня, мой ангелочек! Прости, деточка! – убивалась бедная наша Тетя.

На следующий день пришли одноклассники Степочки, принесли венок от школы. Похоронили мы его, насилу оттащили Тетю от могилы – она хотела броситься туда вслед за гробом. С того времени Тетя стала тихой и печальной. Лучше бы тужила или плакала, чем сидеть молча целыми днями. Смотрит куда-то мимо людей, думает о своем – и ни звука. Позовем за стол – не идет. Сидит, будто не слышит ничего. Мать вечером с ложки вольет ей в рот что-нибудь, Тетя молча проглотит и снова сидит. Мы и плакали, и уговаривали ее – не слышит она нас.

А через несколько дней Тетя словно проснулась. Пришла в себя, подхватилась, куда-то побежала. Мы за ней. А она упала на колени перед образами и прощения у Бога просит. Да так проникновенно, что мы не удержались и расплакались. С тех пор только это и делала: то сидит на лавке в безмолвии, то падает на колени перед иконами. Есть отказалась наотрез. За день матери удавалось влить ей в рот лишь несколько капель воды. Тетя начала сохнуть, как Степочка. Позвали фельдшерицу. Та осмотрела Тетю и сказала, что тело у нее не больное – хворает душа.