Шрифт:
— И вот тогда, поздней ночью, — продолжала торопливо шептать Ветка. — Энрике Гомес сказал доктору Олеарию:
«Мы должны спасти казаков, мой доктор! Они сражаются за свою свободу!»
А доктор ему:
«Вашу руку, отважный Энрике!»
Потом они потихоньку разбудили своих людей, навели на воеводскую барку пушки и — трах! Бах! Бах! — открыли огонь. Стрельцы проснулись. Паника, конечно. Завязался бой. Энрике дрался как лев. Он палил сразу из двух пушек. Барку потопили. Путь осажденным казакам был открыт! — Ветка буквально захлебывалась словами. — И в этот момент Ляпун — помните, тот, который был приставлен к доктору царем, — нанес ему предательский удар в спину.
— Кому? Царю?
— Да какому царю! Доктору Олеарию! Тот упал на руки Энрике. Гомес — раз его из пистолета!
— Олеария!!!
— Да нет, Ляпуна. «Я умираю, мой верный Энрике!» — прошептал доктор.
Ветка сделала паузу и глубоко вздохнула.
— А дальше что дальше!
— А дальше на Гомеса навалилось сразу шестеро стрельцов. Их же было много. Он одного шпагой, другого сапогом, потом р-раз — и за борт!
— О-о-х! — вырвалось у нас.
— Чего вы «ох». Он же кубинец, а значит, плавает как рыба. Постреляли по нему со шлюпа, да не попали. Переплыл он Волгу — и прямо к казакам. Те сели на свои ладьи, добрались по Волге до потайной пещеры и через нее вышли царским войскам в тыл. И дали им как следует.
— Вот это да! — восхитился Витька. — Не зря Петр Васильевич не хотел читать дальше, знал, что самое интересное впереди.
— Но главное не это, — перебила его Ветка. — Самое главное, что это была та самая пещера, в которой мы были в последний раз.
— С чего ты взяла?
— А ты посмотри вверх по Волге.
— Ну?
— Что видишь?
— Вижу, острова.
— А сколько их?
— Три!
— Это и есть те самые острова, у которых Энрике потопил барку. Потом ты же сам говорил нам, что пещера тянется в глубину без конца и края.
— Точно.
— У меня есть идея, ребята! — Ветка зашептала еще тише. — Отправимся прямо сейчас и быстренько первыми обследуем пещеру. И к утру будем знать о ней все. Наши встанут, а мы им предъявим отчет и утрем Профессору нос. Приоритет будет наш. А в науке это очень важно, как говорит сам Гаррик.
— А Петр Васильевич?
— Что Петр Васильевич? Ну, поворчит немножко. Это ведь не очень страшно, он у меня добрый.
— Ночью… — усомнился я.
— В пещере что ночью, что днем одинаково темно. — Витька уже зажегся Веткиной идеей.
Не мог же я отговаривать их. Подумают, что струсил, и еще, чего доброго, уйдут одни.
— Вот только летучие мыши… — сказал я в надежде, что этот довод будет решающим для Ветки.
— Чепуха! — отрезал Витька. — На ночь они как раз улетают из пещер.
Сборы наши были недолгими. Мы взяли фонарики, большой моток шпагата, веревку и каску.
— А запас еды — шепотом спросила Ветка.
— Это зачем?
— Как зачем? Неприкосновенный запас.
— Да мы же к утру вернемся.
— Правило есть правило, — упрямо возразила Ветка. — Пещеры мстят неосмотрительным. Разве не помнишь, папа говорил?
— Если б ты всегда так слушалась своего папу, — пробурчал Витька и осторожно полез в палатку. — Что брать — спросил он, высовываясь.
— Да бери ты целиком один из рюкзаков. Перебудим мы всех с этими сборами, — не выдержал я.
Витька вытащил рюкзак, надел его, и мы гуськом пошли по тропинке. Впереди шел Витька с зажженным фонариком, потом Ветка и сзади я.
Через час мы были уже у входа в пещеру. Где-то в черной чаще леса зловеще ухал филин. Верховой ветер гудел в вершинах столетних сосен. Ветка посмотрела на часы.
— Двенадцать сорок пять, — торжественно объявила она. — Группа отчаянных начала свой исторический маршрут в глубь веков!..
Мы вошли под каменный свод. Почти сразу же исчезли все звуки; и уханье филина, и гудение сосен, и плеск родника, текущего по дну оврага. Только хруст щебенки под ногами да звон капель, срывающихся со стен. Мы переговаривались шепотом.
Вот наконец и тупик. Луч Витькиного фонарика скользнул вверх по отвесной стенке. Где-то там, наверху, была щель, через которую мы должны были попасть в неисследованную часть пещеры.
Витька снял рюкзак и взгромоздился мне на плечи. После нескольких попыток ему удалось уцепиться за край щели. Он подтянулся на руках и исчез.