– А почему бы тебе самой не подумать о себе?

– Деточка моя дорогая, – сказала Женни серьезно и твердо, – я никогда не стремилась выйти замуж вторично. Ваша бабушка, существо ангельской доброты, вообразила себе, что мне нужна еще и другая привязанность, кроме ее и вашей. Фрюманс пришел к этому же убеждению, потому что так говорила бабушка. Но сейчас Фрюманс прекрасно понимает, что я прежде всего мать, что вы мой единственный ребенок и что я не из таких женщин, которые беспокоятся о своем будущем: что будет, то будет. Я позабочусь о своем будущем, когда устроится ваше. Ваш муж, быть может, не оценит меня так, как вы… и тогда… тогда посмотрим!

– Стало быть, твоя любовь к славному Фрюмансу зависит от твоей воли? Ты достаточно сильна, чтобы сказать себе: «Я могла бы его полюбить, но не захотела», или даже: «Я полюблю его в тот день, когда мне заблагорассудится полюбить!»

– Вы смеетесь, насмешница? – промолвила Женни, не теряя спокойствия. – Ну да, я именно такая. Я прошла школу, которой вам, слава богу, никогда не доведется пройти, и там я обрела силу воли в такой степени, в какой Фрюманс сумел набраться из своих книг. Наступит время, когда я вам поведаю все это, но пока еще не могу.

– Но скажи мне хоть одно, Женни! Ты сама-то веришь в Бога?

– О да, конечно. Те, кто много страдал, не могут иначе.

– А ты знаешь, что Фрюманс не верит?

– Знаю, это его основная мысль.

– И тебя не волнует, когда ты говоришь себе, что, может быть, станешь его женой?

– Прежде всего часто я себе этого не повторяю. Бесполезно думать о том, чего нельзя ни приблизить, ни отдалить. Надо принимать время таким, какое оно есть в своем движении. А затем, если мне когда-нибудь придется жить с человеком, который сомневается в существовании Бога, мне представляется, что я его переделаю.

– А если тебе это не удастся?

– Ну, я как-нибудь утешусь. Я скажу себе, что он будет видеть более ясно в лучшей жизни и что Бог сочтет, что там он достоин узреть больше света, чем в этом мире. Ну, хватит, Люсьена, уже одиннадцать часов. Спокойной ночи, и пусть моя судьба вас не тревожит. Не надо было мне жаловаться, раз вы меня так любите.

Она поцеловала меня в лоб и удалилась в свою комнату, такая же спокойная, как и в другие вечера.

Исповедь Фрюманса приоткрыла мне дверь к идеалу, протест Женни вновь закрыл ее. В течение некоторого времени на небесах грядущего я видела лишь непроницаемое облако. Сильная душа Фрюманса грезила о любви и возвышала ее. Большая душа Женни старалась отдалить ее, даже не мечтая о ней. Значит, этот тиран людских сердец был весьма добродушен, и его легко было держать в узде любому, кто обладал острым умом, а я имела основания считать себя отнюдь не ниже других.

Именно тогда, беседуя в свободное время о Фрюмансе, о Женни и даже о полоумной Галатее, мы с Мариусом как-то незаметно стали иногда переводить разговор на самих себя. Во мне возникла необъяснимая досада на судьбу, и Мариус с удивлением обнаружил в моем сердце какие-то бездны печали и разочарования. Он не воспользовался этим с заранее обдуманным намерением, а извлек из этого некую пользу для себя, как, впрочем, обычно из всего того, что падало ему прямо в руки с неба.

– Ты совершенный ребенок, – сказал он, – если ты так занята своим будущим. Оно у тебя настолько простое, что тебе остается только принять его. Ты знатного происхождения, получила прекрасное воспитание, и независимо от того, есть или нет у твоего отца большое состояние и другие дети, твоя бабушка, как мне известно, устроила все так, что ты являешься ее единственной наследницей. Это дает тебе примерно двенадцать тысяч ливров ренты, то есть тысячу франков в месяц – в провинции это просто великолепно!

– Но меня не интересуют деньги, Мариус, я ведь о них никогда не думала.

– Напрасно. Прежде всего надо знать, чем ты можешь стать в жизни. Ты выгодная партия и должна понимать, что это создает тебе в обществе независимость.

– Ну, предположим. Но что мне делать с этой независимостью?

– То же, что и все женщины, – выйти замуж.

– То есть постараться поскорее освободиться от этой драгоценной независимости?

– У тебя ложное представление о браке. Брак – это ярмо только для несчастных и мелких людишек. Люди благовоспитанные и не думают о том, чтобы угнетать друг друга.

– Кто же им мешает?

– Нечто весьма могущественное и властвующее над миром: умение жить.

– И все?

– Да, все, но в этом все и заключается. Ты, может быть, веришь в религию, в добродетель, в любовь?

– Допустим, а ты?

– Я тоже верю в это, но лишь постольку, поскольку они являются частью того главного, что я называю умением жить, то есть уважением к себе и боязнью мнения света.

– Это мне кажется слишком холодным, Мариус!

– Дорогая моя, только холод сохраняет, а от тепла все портится.