– По-твоему, я должна была ждать, пока он соберется с духом, и даже еще ободрять его?

– Вы слишком требовательны – это не приносит счастья в жизни. Вы что ж, хотите, чтобы человек так вот сразу понял свой долг и тут же исполнил его?

– А ты, Женни, сомневалась когда-нибудь, стоит ли тебе исполнить свой долг? Не твой ли пример научил меня идти к цели прямо, не мешкая по дороге?

– Не у всех одинаково зоркие глаза и быстрая походка. Погодите осуждать этого мальчика: может, он уже сегодня вечером раскается, а завтра прибежит и скажет, что хочет вас спасти.

– Ох, Женни, упаси его Бог от такого благородного порыва! Не то, боюсь, придется мне принять предложение – ведь я обязана спасти от надругательств имя, унаследованное от бабушки.

– Почему вы так говорите, Люсьена? Из-за оскорбленного самолюбия? Скажите по совести, у вас и впрямь не осталось приязни к Мариусу?

– Приязнь, пожалуй, осталась. Я прощаю ему эгоизм и нерешительность, а какие-то его свойства даже уважаю. Но…

– Но что? Вы не влюблены в него, знаю, но мне казалось, вам вовсе и не хочется влюбляться.

– Конечно, не хочется! Я боюсь любви – в ней столько неистовства! Но…

– Какое еще «но»?

– Сама не знаю, Женни. Ведь и приязнь, должно быть, бывает разная. Вот ты, например, не влюблена во Фрюманса?

– Не влюблена.

– Зато в твоей приязни к нему полное доверие, а это такое замечательное чувство!

– Да, чувство хорошее. Но люди вроде Фрюманса встречаются не часто. Может, он один такой и есть. Не забывайте, он жил по-иному, чем другие, и совсем не знал искушений. Фрюманс ничего не хочет от света, и свет не побежит к нему навстречу. У меня и в мыслях нет, чтобы вы пошли за кузена только ради положения в обществе, но все-таки, сдается мне, он заслуживает дружбы. Подумайте, сколько вокруг него честолюбивых людей, а может, и дурных советчиков…

– Поговорим лучше о Фрюмансе. Почему ты не влюблена в него?

– А почему мне быть влюбленной? Вы-то ведь называете любовь безумием – позвольте же и мне, моя девочка, сохранять разум.

Час был поздний, я устала, к тому же знала по опыту – стоит мне коснуться в разговоре некоторых тем, и Женни немедленно превращается в закрытую книгу.

На следующий день ровно в полдень появился господин Мак-Аллан. К моему удивлению, он пришел пешком.

– А я теперь живу не в Тулоне, – объяснил он. – Мне необходимо часто совещаться с вами, и пришлось бы тратить слишком много времени на переезды, да и глазам моим вредна дорожная пыль. Доктор Репп предложил мне свое гостеприимство, и я принял его – ведь вблизи от вас нет другого пристанища.

Женни чуть нахмурилась, и я поняла, что наш противник стакнулся с союзником более чем прохладным, к тому же связанным с некой дамой, более чем ненадежной. Я невольно спросила Мак-Аллана, познакомился ли он уже с госпожой Капфорт.

– Да, – без запинки ответил он. – Видно, в наказание за грехи мне пришлось провести целый вечер в обществе этой медоточивой дамы и ее потрясающей дочери.

– Чем вас так потрясла Галатея?

– Всем. Но я не для того докучаю вам своим визитом, чтобы разговаривать о ней: я пришел предложить вам свои услуги.

Женни под каким-то предлогом вышла из комнаты: она надеялась, что наедине со мной господин Мак-Аллан скорее откроет мне тайну, которую, по совету Фрюманса, я должна была у него выведать. Но он был человек искушенный, а я совсем не умела хитрить: все мои наводящие и прямые вопросы разбивались о его непроницаемость. Хуже того – он при этом словно бы играл в открытую.

– Зачем вы пытаетесь проникнуть в побуждения маркизы де Валанжи? – сказал он, так и не ответив ни на один мой вопрос. – У нас с вами одна задача – обсудить нынешнее положение, и я так же не позволю себе допытываться, что вы думаете о моей клиентке и что чувствуете к ней, как не стану говорить с вами о маркизе иначе, чем о неком препятствии, которое мешает вашим планам на будущее.

Улыбнувшись, я возразила, что не это он обещал мне, торжественно предложив свои услуги.

– Я был уверен, что вы не потребуете от меня ничего противного моим обязательствам, – ответил он. – Вы невольно располагаете к доверию, поэтому я и рассчитывал, что могу, не изменяя долгу, предложить вам распоряжаться мною.

– И, надеюсь, не ошиблись в своих расчетах. Но я-то полагала, что ваш долг – сказать мне правду. В качестве кого вы пришли ко мне? В качестве вестника мира, который говорит: «Хотя мы и убеждены, что у вас нет прав на нашу собственность, тем не менее, сжалившись над вашим бедственным положением и памятуя любовь, которую питала к вам госпожа де Валанжи, предлагаем взамен этой собственности средства к существованию»? Или, надменно и пренебрежительно глядя на меня сверху вниз, заявляете: «Мы отрицаем все ваши права, но, желая избавить себя от неприятной судебной процедуры, готовы заплатить вам за отречение, так же мало заботясь о вашем прошлом, как и о будущем»?