Пошёл, достал из выдвижного ящичка письмо Львова – и просил князя Орлова выйти и прочесть его депутации. Ему – нечего было скрывать.

Ход обеда смешался, заволновались, чем это кончится. Один генерал побрёл вслед Орлову.

Депутация стояла на перроне круговой кучкой вокруг вагонной площадки, железнодорожники в своей рабочей одежде, как были кто на местах, фабричные – поаккуратнее, пришли особо, но у всех – хмурый, трудовой, простонародный вид. И почти только пожилые, усатые, были и старики, а молодых не было, ни – женщин. И с красными наколками – никого.

Перед сиятельными генералами двое-трое передних потянулись было снять шапки, но оглянулись – не сняли.

Толстый Орлов стал читать – громко, слышно всем, и от себя добавляя издевательские нотки в местах: «народное мнение резко и настойчиво высказывается против…», «Временное правительство не считает себя вправе остаться безучастным к голосу народа, пренебрежение которым может привести к серьёзным последствиям…»

И тут один фабричный закричал:

– Знаем мы этот народ! Это – евреи! Мы их в Могилёве только и слышим!

А другой, старик из переднего ряда, рассудительно добавил:

– Рази нас слушают? Петербург усем командует. Пусть великий князь не соглашается!

В депутации загудели – вперёд и друг со другом. Не стали уже и письма дослушивать.

– А пусть великий князь к нам пожалует!..

Орлов понял момент – ушёл, не дочитывая.

И быстро вослед на площадку вышел стройный, пружинный великий князь – в кителе при орденах, в фуражке. Стал на вагонной площадке вытянувшись, неправдоподобно высокий, почти доставая верха вагонной двери. Вид его был – орлиный, как принимал бы парад выдающегося полка.

Ветровым движением вскинуло руки, сняло шапки, обнажились головы густоволосые, и плешивые, и седые.

Молчали.

И великий князь молчал. Он только мог порадоваться их приходу. А – сказать? Теперь – что ж он смел сказать?

И вдруг железнодорожник, крупный, на полголовы возвышаясь, поднял руку с двумя свёрнутыми путейскими флажками и надунул через головы:

– Ваше Императорское Высочество! Да нас тут – сила, вся дорога в наших руках. Да вы только прикажите – мы чичас рельсы хоть до самой Орши снимем – и посмотрим, как этот народ к нам сунется!

И заволновались, ещё загудели, сдвинулись к вагону, – и один старик потянул руку великого князя целовать, а у него перенимали другие.

И даже слёзы увидел великий князь. И ощутил теплоту и колкость поцелуев на тыльной стороне кисти. И – взыграло в нём, взыграло боевое, ретивое! Вот таковы ж были с вагонной площадки – депутации, овации, депутации, овации трёхдневной поездки сквозь Россию.

Ах, как бы сейчас он правда им приказал! Ах, как бы сейчас правда разобрали рельсы на три версты в петербургскую сторону!..

Но с разобранными рельсами – что же дальше? Начинать войну внутри России? – нельзя было этого взять на себя, нельзя было на это осмелиться. Просто – не хватало и воображения.

Да ведь уже – и сдал он командование Алексееву. И – пылко ответил Львову. И – присягнул Временному правительству. И – вся Ставка присягнула.

И – разве можно теперь это всё повернуть?

А – горько, горько.

По последнему снегу, какой ещё оставался, – шёл дождь, всё бурно таяло, в болотных окопах, землянках, блиндажах Преображенского полка опять стояла вода. Потом ветер нанёс на три дня серых низких туч, серой мглы, – и вот висела эта гнетущая тёмная погода.

А неприятель не дремал. Была ночная атака на соседей-семёновцев – причём офицеры не ждали её, а солдаты что-то не верили безопасности, простояли всю ночь у бойниц, под утро пошли три немецкие цепи – и им хорошо наклеили.

Этот успешный бой имел в гвардии тот неприятный оборот, что подкрепил солдатские подозрения: настолько ли офицеры против нового строя, что даже будут склонны сдавать позиции немцам? У солдат появилось смутное настроение, что от них скрывают какие-то новые приказы. (Солдаты гвардии были и грамотны поголовно.)

У Свинюхи немцы высылали крупную разведку под прикрытием миномётного и бомбомётного огня. Но наши отбили их, не дали тронуть проволоки. За то они долго бросали потом химическими снарядами.

Ходили и ночные разведки, перекидывались гранатами. По всему Стоходу было неспокойно.

А взяли немца в плен – он говорил: их офицеры убеждены, что через две-три недели на русском фронте будет мир.

Значит, так рассчитывают на нашу смуту!..

Против австрийцев мы выставили большие плакаты, что Америка уже выступает в союзе с нами. Австрийцы не только не стали обстреливать плакат, но кричали «хурра». Гвардейцы даже не поняли. Узнали от следующего пленного: радуются, что, значит, скоро кончится война.