Комедия продолжается. Мегрэ небрежно роется в бумагах, разбросанных по письменному столу.

– Один из моих людей, проявив немалое усердие, собрал сведения о вас. Очень любопытные! Все, что мы узнали, говорит исключительно в вашу пользу. Тридцать лет назад вы были судовым врачом на одном из пакетботов Дальневосточной линии. Однажды на нем плыл сказочно богатый аргентинский скотовод с дочерью. На судне вспыхнула эпидемия желтой лихорадки…

Мегрэ по-прежнему делает вид, что заглядывает в документ.

– Насколько я понимаю, вы держались великолепно. Благодаря вам удалось избежать паники. Кроме того, вы спасли от смерти эту девушку, зато заразились сами, и по прибытии в порт вас пришлось отправить на берег. Тогда признательный аргентинец решил назначить вам пожизненную ренту в двести тысяч франков… Поздравляю, господин Ле Клоаген… Вернувшись во Францию, вы женились на женщине, с которой были помолвлены. В море вы больше не ходили. Обосновались в Сен-Рафаэле, где долго жили в свое удовольствие. К сожалению, с возрастом ваша жена стала скупой и еще более властной. В Париже ваш быт изменился…

Неужели старик не спрашивает себя, долго ли еще продлится эта пытка? Каждую минуту кажется, что она вог-вот кончится. Мегрэ встает, подходит к двери, улыбаясь, с видом человека, чья работа близится к завершению, но спохватывается, находит новый вопрос, который нужно задать, – о, совсем маленький, пустяковый вопросик!

– Когда, кстати, произошел этот несчастный случай? Он ведь имел место в Сен-Рафаэле, как раз перед вашим отъездом в Париж? Вы кололи дрова – для удовольствия, разумеется, поскольку в то время у вас было двое слуг. Один неудачный удар топором, и вам начисто отсекло переднюю фалангу указательного пальца на правой руке, а это, конечно, очень серьезная потеря… Вот, пожалуй, и все, что мне надо было узнать, господин Ле Клоаген.

Слава Богу, конец!.. Но старик, видимо, разобрался в тактике Мегрэ: он не встает и лишь глазами спрашивает, можно ли ему уйти.

– Вчера со мной говорил о вас один из ваших друзей… Минутку! У меня в ящике должна быть его фотография.

Этот снимок, который сделан с г-на Блеза, когда тот шел по Большим бульварам.

– Да, как же его зовут?.. Вы-то, конечно, помните… Он еще сказал…

Неудачный маневр. Взглянув на карточку, Ле Клоаген не вздрогнул и вроде бы даже почувствовал облегчение, словно опасался чего-то другого.

– Он вам никого не напоминает? Конечно, вы давно потеряли друг друга из виду… Впрочем, не важно…

Мегрэ отходит к двери: в щель ему подмигивает Люкас.

– Еще немного, и его жена, видимо, закатит скандал. Ей уже не сидится на месте. Каждые пять минут она обращается к служителю. Говорит на высоких тонах. Требует свидания с начальником. Угрожает обратиться в газеты и пустить в ход все свои высокие связи.

Целых три часа она ждет, целых три часа старик мучается один на один с Мегрэ, и все-таки комиссар упорствует. Этот человек тревожит его. Мегрэ чувствует тайну, и это доводит его до бешенства. В то же время он невольно испытывает к старику странную симпатию, в которой присутствует не только жалость.

Классический «выход на контакт» продолжается. Мегрэ напускает на себя еще более серьезный, даже озабоченный вид.

– Хорошо. Но вот обстоятельство, которое отнюдь не упрощает дело. Следователь позвонил мне, что в прокуратуру явился новый посетитель. Это человек, живущий как раз напротив дома шестьдесят семь-а по улице Коленкура. Он утверждает, что в пятницу, в самом начале шестого, видел, как вы швырнули за окно какой-то ключ. Этот ключ найден.

– А мне-то что? – вздыхает Ле Клоаген.

– Однако эти показания ухудшают ваше положение и…

Мегрэ кладет ключ на стол.

– Вы же знаете, господин комиссар, это неправда, – бормочет старик с обезоруживающей кротостью.

– Послушайте, господин Ле Клоаген, вы не можете не согласиться, что ваше поведение по меньшей мере необъяснимо. Вы богатый, умный человек. Были блестящим морским врачом и, как явствует из вашего послужного списка, далеко не трусом. И вдруг начинаете жить, как последний бедняк, вас запирают, словно стыдясь такого родственника, целые дни вы проводите, шатаясь по улицам и набережным. Чем вызвана подобная перемена? Почему вы перебрались из Сен-Рафаэля в Париж? Почему…

Ле Клоаген поднимает голову. Его светлые глаза излучают трагическое простодушие.

– Вы же знаете, я сумасшедший, – бормочет он.

– Вы, наверно, хотите сказать, что кое-кто – ваша жена, может быть, дочь – пытается убедить вас в этом?

Старик вздергивает голову. Упрямо, хотя и без запальчивости повторяет:

– Нет, я сумасшедший.

– Подумайте о серьезности того, что говорите. Если вы вправду сумасшедший, во что я не верю, вы вполне можете быть убийцей мадмуазель Жанны. Поведение сумасшедшего непредсказуемо. Вы находитесь у нее. У вас появляется мысль об убийстве. Вы совершаете его, затем рассудок возвращается к вам, вы ужасаетесь своему поступку и, чтобы отвести подозрения или просто услышав шаги на лестнице, запираетесь в кухне, а ключ бросаете в окно.