Наконец она выбралась на островок. Животные обтекали и пыхтели, под колесами хрустела галька. Лошадь под Шай дрожала, и это была уже вторая за сегодняшний день.

– И это гребаный брод, по-твоему? – перекрикивая рев воды, спросила она у Свита.

Он усмехнулся, сморщив обветренное лицо.

– А как бы ты это назвала?

– Течением, таким же, как и везде, пригодным для того, кто хочет утопиться.

– Надо было сказать, что ты не умеешь плавать.

– Я-то могу, но из сраного фургона лосось никакой, зуб даю.

– Ты разочаровываешь меня, девочка, – легонько двинув пяткой, развернул коня Свит. – Я думал, ты любишь приключения!

– Чтоб по своей воле? – Она повернулась к Лифу: – Ты готов?

Парень кивнул.

– А ты?

Маджуд слабо махнул рукой.

– Боюсь, я никогда не буду готов. Пойдем, пойдем…

Вновь потуже обмотав руку веревкой, Шай представила себе лица Ро и Пита и отправилась следом за Свитом. Холод охватил ее лодыжки, потом бедра. Волы пристально вглядывались в противоположный берег. Лошадь фыркала и трясла головой – никому не хотелось стать мокрее, чем раньше.

– Легче, легче! – командовал Лиф, размахивая кнутом.

Им оставалась последняя, самая глубокая, протока. Вода бурлила вокруг волов, вспениваясь белыми бурунами выше по течению. Шай натягивала веревку, заставляя упряжку войти в воду наискось, чтобы не смыло с выбранного направления. Фургон трясло и раскачивало. Вначале под водой скрылось днище, потом и оси больших колес, а вскоре и сам он наполовину поплыл. Весьма дерьмовая лодка из повозки.

Вдруг один из волов потерял опору под ногами – вытянул шею, стараясь изо всех сил удержать ноздри над водой. За ним – второй. Выпученные глаза испуганно вращались. Веревка натянулась. Шай обмотала ее еще туже и всем весом налегла. Пенька соскользнула с перчатки, больно врезаясь в кожу предплечья.

– Лиф! – зарычала Шай сквозь зубы. – Гони их…

Один из передней упряжки поскользнулся, лопатки ходуном заходили под землисто-серой шкурой. Он развернулся вправо, сбивая с ног напарника. Река потащила их в сторону. Веревка дернулась, едва не вырвав руку Шай из сустава, а ее саму из седла, прежде чем она успела сообразить, что же происходит.

Теперь передние волы барахтались и постепенно стягивали на глубину следующую пару, а Лиф орал и стегал наотмашь кнутом. Точно так же он мог бы лупить реку, которой, впрочем, и так доставалось большинство ударов. Шай тянула, напрягая все силы. С таким же успехом она могла бы увлекать за собой дюжину мертвых волов. Кстати, именно такими они скоро и станут.

– Мать вашу! – выдохнула она.

Веревка внезапно соскользнула с руки, виток за витком обжигая кожу. Кровь смешалась с водяными брызгами, оседая на лице и мокрых волосах. Испуганно мычали волы. Испуганно стенал Маджуд.

Фургон полз боком – вот-вот поплывет. Опасно накренился. Вожак упряжки нащупал копытом дно, а Савиан гнал его, рыча от ярости. Шай откинулась назад и тянула, тянула, тянула… Веревка рвалась из рук. Лошадь дрожала. Мелькнул далекий берег. Люди кричали и махали руками. Их голоса, свое хриплое дыхание, мычание животных – все смешалось у нее в голове.

– Шай!

Голос Лэмба. И сильное плечо рядом. Теперь она знала, что может разжать ладонь.

Как тогда, когда она упала с крыши сарая и Лэмб поднял ее: «Все хорошо. Тише, тише». Солнце, пробивающееся через веки, вкус крови во рту… Но страха не оставалось. И много позже, через несколько лет, он перевязывал ожоги на ее спине: «Ничего, скоро пройдет…» А когда она возвращалась домой после тех черных лет, не зная, кого или что там встретит, то увидела его, сидящего на крыльце с той же улыбкой, что и обычно: «Хорошо, что ты вернулась». Как будто она уезжала ненадолго. И крепкие объятия, от которых она почувствовала скапливающиеся на ресницах слезы…

– Шай?

– Ох…

Лэмб усадил ее на берег. Вокруг мелькали расплывчатые лица.

– Ты в порядке, Шай? – кричал Лиф. – Она в порядке?

– Отойдите от нее!

– Дайте ей воздуха!

– Я дышу… – проворчала она, отмахиваясь от доброжелательных рук и пытаясь сесть, хотя понятия не имела, что из этого получится.

– Может, тебе лучше посидеть немного? – спросил Лэмб. – Тебе надо…

– Все хорошо, – отрезала она, подавив желание блевать. – Пострадала моя гордость, но ничего – заживет. – В конце концов, там хватало шрамов. – И рука поцарапана. – Стянув зубами перчатку, она вздрогнула – каждый сустав правой руки пульсировал болью – и зарычала, попытавшись пошевелить дрожащими пальцами. Свежий ожог от веревки обвивался вокруг предплечья, как змея вокруг ветки.

– Выглядит плохо! – Лиф хлопнул себя по лбу. – Моя вина! Если бы я…

– Нет ничьей вины. Только моя. Я должна была отпустить гребаную веревку.

– Я один из тех, кто благодарит тебя, что не отпустила. – Маджуд только теперь отцепил закостеневшие на сиденье пальцы. Он накинул одеяло на плечи Шай. – Пловец из меня никудышный.

Шай покосилась на него, но тут в горле опять запершило, и она уставилась в мокрую гальку прямо перед собой.

– А ты не задумывался, что путешествие через двадцать рек без мостов может быть ошибкой?