Вопли Наджис стали такими громкими, что привлекали внимание.

– Долго нам еще ехать? – Саллайт попыталась отвлечься разговором.

– Еще много равнин и много рек… – Голди подняла хмурый взгляд к горизонту.

– То же самое ты говорила неделю назад.

– Это было правдой тогда, правда и сейчас. Не переживай, дорогуша. Даб Свит приведет нас куда надо.

Но Саллайт хотелось, чтобы было наоборот. Вот бы следом за Дабом Свитом они проехали по большому кругу и вернулись в Новый Келн, где на пороге дома ее встретят улыбающиеся отец и мать. Вот это – предел мечтаний. Но они умерли от лихорадки, а великая пустошь – не то место, где принято мечтать. Она глубоко вздохнула и до боли потерла нос, чтобы не расплакаться. Все равно не поможет. Слезы еще ни разу ей не помогли.

– Старый добрый Даб Свит! – Голди тряхнула вожжами, понукая волов. – Я слышала, он ни разу в жизни не заблудился.

– Выходит, ты не сбился с пути? – сказала Кричащая Скала.

Свит отвел взгляд от приближающегося всадника и косо посмотрел на нее, взгромоздившуюся на верхушку одной из наполовину обвалившихся стен. За спиной у покачивающей ногой духолюдки горело закатное солнце. Старый флаг, украшавший ее голову, Кричащая Скала скинула, распустив серебристые волосы, в которых еще оставалась пара золотых прядей.

– А ты когда-нибудь видела, чтобы я заблудился?

– Да каждый раз, когда я не показываю тебе дорогу.

Он снисходительно улыбнулся. За время этой поездки ему пришлось лишь дважды ускользнуть со стоянки ясной ночью, чтобы настроить астролябию и выбрать правильное направление. Даб Свит выиграл инструмент в карты у отошедшего от дел капитана морского судна и за долгие годы ни разу не пожалел. Равнины порой похожи на море. Ничего, кроме неба, горизонта и проклятого груза в обозе. Чтобы соответствовать легенде, человеку следует иметь в рукаве одну-две уловки.

Бурый медведь? Да, он убил его. Правда, не голыми руками, а копьем. И медведь был старым, медлительным и не слишком крупным. Но ведь медведь! И он в самом деле убил его! Почему бы людям не восхищаться? Даб Свит – убийца медведя! Но при каждом новом пересказе история все приукрашивалась и приукрашивалась – голыми руками, спасая женщину, трех медведей… В конце концов легенда затмила его самого.

Прислонившись к обломку колонны, он скрестил руки и следил за приближающимся всадником, который ехал галопом, без седла, на манер духолюдов. Задница разведчика предсказывала неприятности.

– И кто из меня сделал проклятую знаменитость? – пробормотал он. – Не я, это точно…

– Ха! – ответила Кричащая Скала.

– Да я не давал ни единого повода в своей жизни…

– Хм.

Когда-то давно, услыхав очередную историю о Дабе Свите, он засовывал большие пальцы за пояс и задирал подбородок, наивно полагая, что его жизнь и вправду такова. Но проходили, как всегда, безжалостные годы, историй становилось все больше, а Даба Свита как такового все меньше. Наконец они превратились в рассказы о человеке, которого он никогда в жизни не встречал, чьих подвигов никогда не совершал и даже не пытался. Изредка они навевали воспоминания об отчаянных и безумных схватках, утомительных переходах, мучительном голоде и холоде в пути, тогда он качал головой и задавался вопросом: какое гребаное волшебство превратило обычные житейские случаи в благородные приключения?

– Что они получили? – проговорил он. – Кучу историй, которые можно развешивать на уши. А что получил я? Ничего, чтобы чувствовать себя обеспеченным. Только старое седло и мешок с людской ложью в довесок.

– Хм, – откликнулась Кричащая Скала, будто так и должно было случиться.

– Несправедливо. Очень несправедливо.

– Почему это должно быть справедливо?

Свит ворчливо согласился. Он больше не старел. Он постарел окончательно. В груди ломило, когда он засыпал, в коленях стреляло, когда просыпался, мерз, как никогда раньше, оглядывался на прожитые дни и понимал, что они явно превосходят числом те, которые отмеряны ему на будущее. Неизвестно, сколько еще ночей он сможет проводить под открытым небом, а люди продолжают смотреть на него в благоговейном страхе, словно он круче Иувина, а если они окажутся в безвыходном положении, то он призовет грозу на головы духолюдов или сожжет их молнией из задницы. Только откуда у него молния?

Иногда после беседы с Маджудом, где он играл роль «этот человек все знает и не отступает ни перед какими трудностями» лучше, чем справился бы сам Иосиф Лестек, Даб Свит забирался в седло с трясущимися руками и потухшим взглядом и говорил Кричащей Скале: «Я за себя не отвечаю…», а она кивала в ответ, словно так и должно быть.

– Ведь раньше я был кем-то? – пробормотал он.

– Ты и сейчас кто-то, – отозвалась Кричащая Скала.

– И кто же?

Всадник осадил коня в нескольких шагах, прищурившись, окинул взглядом Свита и Кричащую Скалу, ожидавших его в развалинах. Осторожный, как испуганный олень. Спустя мгновение он перекинул ногу через холку коня и спешился.

– Даб Свит, – сказал духолюд.

– Локвей, – ответил разведчик. Это должен быть он. Один из нового угрюмого поколения, которое во всем видело только плохое. – Почему Санджид не пришел?

– Можешь говорить со мной.

– Могу. А должен?

Локвей ощетинился. Гордость и злость так и лезли из него, как из всех юнцов. По всей видимости, Свит и сам в молодости был таким же. Вполне возможно, он был еще хуже, но к настоящему времени подобное поведение ему надоело до чертиков.

– Ладно, ладно, поговорим, – махнул он духолюду.