Пятница, 16 декабря.

«Ожидание. Вивиана».

Результаты тестирования будут только завтра. Вивиана тоже проявляет нетерпение.

— Ты зарезервировал нам номер в отеле?

— Еще нет.

— Бернары едут в Монте-Карло.

— А!

— Ты меня слушаешь?

— Ты сказала, что Бернары едут в Монте-Карло, а так как меня это не интересует, я и отозвался: «А!»

— Тебя не интересует Монте-Карло?

Я пожимаю плечами.

— Я лично предпочитаю Канн.

— Мне все равно.

Через несколько дней все переменится, а пока что вид у меня при Вивиане почти серафический. Моя улыбка сбивает ее с толку, она не знает что подумать и внезапно раздражается:

— Когда ты рассчитываешь предпринять необходимые шаги?

— Необходимые для чего?

— Для Канна.

— Время еще есть.

— Нет, если мы хотим получить хороший номер в «Карлтоне».

— Почему в «Карлтоне»?

— Мы всегда там останавливались.

Чтобы отделаться от нее, я роняю:

— Вот ты и позвони.

— Могу я поручить это твоей секретарше?

— Почему нет?

Борденав слышала, как я звонил в Санкт-Мориц. Она поймет, ни слова не скажет, но глаза у нее опять будут красные.

«Результат положительный».

Не знаю, что произошло с цветами, и это останется одной из маленьких, раздражающих меня тайн. В субботу, перед тем как отправиться во Дворец, я заглянул к Лашому, чтобы послать розы на Орлеанскую набережную. Я взял такси, которое не отпустил, заскочив в магазин. Я отчетливо помню, как указал продавщице на темно-красные розы. Она знает меня и поэтому осведомилась:

— Карточку вложить, мэтр?

— Нет необходимости.

Я уверен, что дал фамилию и адрес Иветты — в противном случае пришлось бы признать, что у меня провалы в памяти. На улице водитель препирался с постовым — тот требовал, чтобы такси уезжало, но, в свою очередь узнав меня, сменил тон:

— Извините, мэтр. Я не знал, что он с вами.

Заглянув перед обедом на Орлеанскую набережную, я начисто забыл о цветах и ничего не заметил. Пробыв с Иветтой недолго, предупредил, что вынужден обедать в городе и вернусь около одиннадцати вечера.

На Анжуйской набережной сразу поднялся в спальню, чтобы переодеться, и нахмурился, перехватив ироническую улыбку Вивианы, сидевшей за туалетом.

— Очень мило с твоей стороны! — бросила она, когда я, сняв галстук и пиджак, посмотрел на ее отражение в зеркале.

— О чем ты?

— О присланных тобой цветах. Карточки при них не было, вот я и предположила, что они от тебя. Я не ошибаюсь?

В ту же секунду я увидел свои розы в большой вазе на столике. Это напомнило мне, что Иветта ничего о них не сказала и я не заметил цветов в квартире.

— Надеюсь, их доставили по верному адресу? — добавила Вивиана.

Она убеждена, что было как раз наоборот. Сегодня у меня отсутствовал какой-нибудь повод посылать ей цветы. Не понимаю, как могла получиться ошибка. Я раздумывал об этом больше, чем следовало бы, потому что подобные тайны не дают мне покоя, пока я не нахожу им правдоподобного объяснения. У Лашома — я не сомневаюсь в этом — правильно указал фамилию — Иветта Моде — и до сих пор вижу, как продавщица вывела на конверте эти слова. Неужели я, диктуя затем адрес, машинально назвал Анжуйскую набережную вместо Орлеанской?

В таком случае Альбер, распаковывая розы у себя в комнате, не прочел надпись на конверте и, не найдя в нем карточки, выбросил его в мусорную корзинку. А Вивиана, которая наверняка пришла к тем же выводам, что и я, пошла и порылась в ней.

Посылать новые цветы было уже поздно, а завтра, в воскресенье, магазины были закрыты, сходить же на цветочный рынок в двух шагах от нас мне просто не пришло в голову. К Иветте я отправился лишь после второго завтрака, потому что все утро работал, и она объявила мне, что отпустила Жанину навестить сестру, содержащую вместе с мужем ресторанчик в Фонтенесу-Буа.

Погода стояла идеальная — холодная, но солнечная.

— Как насчет того, чтобы подышать воздухом? — предложила она.

Иветта надела норковую шубу, которую я купил ей к зиме, еще когда она жила на улице Понтье, и которой дорожит больше, чем любым другим из своих приобретений — это ее первая меховая вещь. Может быть, ей и погулять-то захотелось, чтобы пощеголять в обнове?

— Куда пойдем?

— Безразлично. Просто походим по улицам.

Та же мысль пришла множеству людей — и парам, и целым семьям, так что, начиная с улицы Риволи, нас затянуло на тротуаре в своего рода шествие, сопровождавшееся шарканьем ног по асфальту, этим особым воскресным шумом, который производят люди, идущие не торопясь и останавливаясь у каждой витрины. Скоро Рождество, и повсюду выставлены соответствующие товары.