23 мая 1498 г. в десять часов утра Флоренция, недавняя «опора и сердце Италии», сожгла своего пророка, своего «спасителя отечества» — как называл его историк Гвиччардини. Казнь состоялась на той же площади, где по его собственному приговору еще недавно сжигали «Суету». В том же месяце папа снял отлучение с города. Народ толпами повалил в Собор для получения индульгенции из Рима, как недавно еще на проповеди Савонаролы. В течение двух месяцев после казни его настоятеля провинившийся монастырь Сан Марко, несмотря на покаянное отречение его монахов, был закрыт для всех посещений. Большой колокол монастыря, прозванный «Пьяньоне» за бунтарский звон в дни восстания, также подвергнут наказанию: снят и высечен кнутом, а затем отвезен на телеге «в изгнание». А людям — «пьяньони» тем паче объявлен повсеместно самый беспощадный террор.

Да и ближайшие последствия были самые далеко идущие и подчас неожиданные. 26 июля 1500 г. Баччо делла Порта исполнил обет, данный себе самому в тяжелые дни осуждения пророка — сделался монахом в доминиканском монастыре в Прато. Богомольный художник Баччо, у которого, по ироническому замечанию Вазари, «к религии было склонности больше, чем к живописи», под влиянием непоправимого потрясения и удара, каким была для него гибель фра Джироламо, решает живописью больше не заниматься и навсегда оставляет кисть.

Многие отшатнулись в те дни от недавнего кумира из страха перед местью «Озлобленных» или «Серых» или из разочарования в самом пророке.

Так, старый философ Марсилио Фичино не шутя объявил самого себя жертвой, «соблазненной» не кем иным, как «антихристом». Дабы поскорее изгладить из памяти флорентинцев свое недавнее поклонение феррарцу, он срочно строчит «Апологию» римским прелатам, где возглашает во всеуслышание: «Слава богу, благодаря папе и кардиналам мы будем освобождены от этой чумы».

Сообразуясь с переменой декораций, с завидною легкостью переделавшись из пылкого почитателя в самого яростного врага Савонаролы, престарелый жизнелюб опять затеплил свечу перед на время отставленным бюстом Платона. Тем не менее Марсилио Фичино переживет казненного монаха всего лишь на один год.

Впрочем, в смутный период после сожжения Савонаролы казненный провидец неожиданно обретает запоздалого сторонника — в лице живописца Сандро Боттичелли. Художник скорбит о безвозвратно ушедшем духовном диктаторе среди свистопляски предательств и мнимого подъема, как недавно почти веселился, в период всеобщего покаяния продолжая молиться своим греховным богам.

В годы господства Савонаролы с одинаково снисходительным любопытством слушавший и площадную ругань Спини, и смиренные молитвы брата Симоне, этот странный новообретенный почитатель пророка не походил ни на кого из прежних. Баччо делла Порта затворился от мира в монашестве и этим раз навсегда успокоился; для мирянина Сандро, не помышлявшего о монастыре, не было успокоения.

В отличие от прямых последователей, не «святое спокойствие» смерти Савонаролы, а сама искупительная смертная мука его потрясли, перевернули и обратили всецело к нему странную душу Сандро, в котором чувствительность уживалась со скепсисом. И вот он уже, подобно своей оскорбленной Истине, готов взывать по-савонароловски требовательным криком: «Восстани, Господи, почто спиши?» Потому-то с крушением «диктатуры духа» лихая дерзость маэстро сменяется покаянием. Доказательство этому последовавшие затем его картины, в которых, в полном согласии со смятением раз навсегда потрясенной души — все сильнее, все заметнее нарастает разлад между телесной и духовной сущностью красоты. Воплотив всю скрытую напряженность, все остроиндивидуальное своеобразие короткой эпохи между «великолепием» Медичи и «ясновидением» Савонаролы, художник вступает в послесавонароловскую фазу с новым осознанием действительности.

Ходили слухи о многочисленных гравюрах Боттичелли к подпольным изданиям знаменитого савонароловского «Триумфа креста». Впрочем, об этом теперь ничего невозможно сказать с полной определенностью — все версии фантастичны, словно подернуты дымкой тумана. Зато картина «Покинутая» — вполне достоверная вещь Боттичелли — удивительным образом сфокусировала в себе все оттенки того перелома, в преддверии которого стоит «Клевета».

Маленькая однофигурная «Покинутая» открывает собою последний период творчества Боттичелли. Лаконичная мощь выявления художественного образа картины находит себе аналогию разве что в миниатюрной пределле с обезумевшей от торжества и сознания вины Саломеей. Но то, что там было еще только робкой заявкой, здесь развернулось вполне и совсем без прикрас, как если бы Сандро, подобно фра Бартоломео, тоже спалил их на савонароловском костре «Суеты». Одинокая скорченная фигурка на фоне глухой стены — и больше ничего нет в этой даже для Сандро необычайной и странной картине.

Полный неясного напряжения краешек неба в просвете железных ворот кажется особенно пронзительным в безмятежной своей синеве. Он выглядит напоминанием о сиянии свободного мира, из которого изгнана героиня. И словно восстает за этим воочию метафора о бесчувственных, но «кричащих» камнях. Подавляюще правильный ритм вертикалей и горизонталей безличной архитектуры контрастирует своею бездушной регулярностью с округлыми и неправильными в своей живости очертаниями человеческого тела. «Покинутая» — первое слово на новом изобразительном языке Боттичелли, но никто еще до сих пор не сумел объяснить, языческой или христианской мифологии принадлежит ее героиня, ее сюжет? Хотя множество версий породила эта обиженная перед запертой дверью — больше, пожалуй, чем любая другая из картин живописца.

Аллегория Справедливости, насильно отторгнутой от Мудрости, оплакивающей позор унизительной гибели ее пророка — Савонаролы? Или просто бедная женщина — нищенка без приюта, обманутая сирота в ожидании никому не нужного ребенка? То ли униженная Истина из сочинения Лукиана, то ли библейская Фамарь, опозоренная и изгнанная жестоким Аманом? Не все ли равно? В истории оскверненной Фамари тоже посрамлена и обижена Справедливость — Истина. Всех впитала в себя и от каждого получила нечто боттичеллевская «Душа, отрешенная от благодати».